Что вообще я знаю о Мартине Ферне?
Мужчина во цвете лет. Может, даже стареющий. Впрочем, не мне об этом судить. Как вообще живется людям сорока с лишним лет? Я знаю, как бывает в молодости. Ты ощущаешь избыток сил, ты можешь бегать без устали, мчаться на велосипеде. Чувства в тебе бурлят. Ты ждешь свою девушку. Первая сигарета, первый хмель, первая ночь, проведенная с женщиной. Каждое событие запоминается навсегда. Но все это уже далеко.
Меня обступили болезни. Парк так и кишит заразой, сонмами бацилл.
Внезапно Мартин Ферн издает оглушительный вопль, и гуляющие в парке испуганно застывают на месте.
Снова присаживаюсь к письменному столу. Только что зазвонил внутренний телефон, и недоумевающий доктор Эббесен осведомился о моем здоровье. Я заверил его, что чувствую себя отлично. Короткая пауза. Тогда, смущенно откашлявшись, доктор Эббесен разъяснил: если, сидя у окна, человек вдруг начинает вопить, это вполне может быть расценено как приступ безумия. Я обещаю, что впредь Мартин Ферн будет непременно закрывать окно, когда на него снова найдет охота вопить.
Итак, сижу за письменным столом. Я взял новый лист бумаги, в руках у меня авторучка. Что бы мне написать? Что мне очень грустно оттого, что я потерял Мартина Ферна? Не стоит. Все ново для меня в этом мире. Я ни о чем не смогу рассказать. Да и с чего начать и чем кончить?
Но чистый лист бумаги передо мной, и я заполняю его черточками. А одну черту я тяну не отрывая, то вправо, то влево. Бесконечный кружной путь.
Я с гордостью протягиваю свой труд доктору Эббесену, когда чуть погодя он приглашает меня в кабинет.
— Хотите взглянуть на мою работу? — спрашиваю я.
В его глазах вспыхивает любопытство.
Мы сидим вдвоем в его светлом, просторном кабинете. Ничто здесь не наводит на мысль о лечебнице. Нет сверкающей аппаратуры. Нет приборов для измерения давления, пробирок, шприцев. Только вот разве белый халат на моем собеседнике. Зато на мне — один из самых что ни на есть щегольских пиджаков Ферна. А также нарядная желтая рубашка с отложным воротником. И еще светло-серые брюки с безупречной складкой. Все это создает чрезвычайно элегантный ансамбль. Ох и пижон же этот Мартин Ферн!
С минуту доктор рассматривает мой рисунок.
— Да, — говорит он, — очень мило!
— Но ведь вы держите лист вверх ногами!
— Ах, простите!
Он переворачивает лист. Еще с минуту разглядывает его. Затем приветливо оборачивается ко мне. Бумагу он откладывает в сторону.
— Ну, господин Ферн, что вам удалось вспомнить?
— А ничего!
— Так. Ну, а хоть что-нибудь вы помните?
— Вчера, после обеда, в половине третьего я вдруг очнулся в комнате на втором этаже этого дома! Это единственное, что я помню.
Доктор кивает. Посматривает на меня. Все для него важно. Поведение Мартина Ферна, выражение его лица, интонации. В моем распоряжении огромный аксессуар средств. Вот только не знаю, для чего они мне нужны.
— Рассказать вам, кто вы такой?
— Не знаю, стоит ли…
— Вас это совсем не интересует?
— Нет, почему же! Я уже знаю, что мое имя — Мартин Ферн и что мне сорок лет! Вероятно, этого хватит.
— М-мда!
С удовлетворением отмечаю, что он складывает ладони и глубокомысленно кивает. В точности как я ожидал.
— Доктор, — трагически восклицаю я, — неужели я негодяй?
— Перестаньте паясничать, господин Ферн.
— Доктор, умоляю, одно только слово: да или нет?
— Послушайте, господин Ферн, в какой-то мере я вас понимаю, но…
Мартин Ферн исступленно ломает руки.
— Я все вынесу, доктор, — хнычу я, — все, кроме страшной правды.
Он закрывает глаза. Между его бровями ложится строгая вертикальная складка. Рот у него маленький, чувственный, детский. Наверно, он очень обидчив.
— Вам следовало бы отнестись к этому серьезно, господин Ферн!
— Но я серьезен, как могила, уверяю вас! Подавлен раскаянием, дрожу от страха! Интересно, какое преступление я совершил.
— Собственно говоря, вы не совершили никакого преступления, господин Ферн!
— Так! — говорю я. — Сейчас вы откроете мне страшную правду! Имейте в виду, доктор, что всю ответственность за последствия несете вы.