— Как вам нравится ваш пасьянс?
— Надоел!
Переходим к определению психологического типажа Мартина Ферна. Доктор раскладывает передо мной на столе картинки со сценами семейной жизни. Я должен по очереди брать их в руки и говорить, какие мысли они во мне возбуждают.
В дверях стоит мужчина. В глубине комнаты видна женщина, она тупо глядит в пространство. Другая женщина сидит у стола. Над ним широкий бесформенный абажур. Стол покрыт скатертью с бахромой.
Доктор профессионально молчит. Идет осмысление мимики Мартина Ферна, изучение его психики. На той же картинке мальчик. Он держит в руках скрипку. Скулы сводит тяжкая скука. Доктор наблюдает за тем, как Мартин Ферн реагирует на символы. А пациент знает свое дело и ведет себя, как умело дрессированная собачка. Да-да, он будет слушаться доктора и постарается вскоре обрести память. Опротивел мне этот Мартин Ферн. Но я вынужден мириться с его обществом.
— Почему вы полагаете, что мальчик скверно играет на скрипке, господин Ферн?
— А вы поглядите, как он держит смычок!
— А сами вы, господин Ферн, играете на скрипке?
— Откуда мне знать! Впрочем, может, этот мальчик — отличный скрипач.
— Но все же что, на ваш взгляд, вероятней?
— Трудно сказать — мальчик молчит как рыба! А чем он так недоволен?
— Вам кажется, он чем-то недоволен, господин Ферн?
— А вы поглядите на его лицо! Может, он стыдится, что так скверно играет на скрипке?
— Значит, по вашему мнению, его лицо выражает отчаяние?
И пошло, и пошло. Каждый пустяк несообразно раздувается, и все для того, чтобы Мартин Ферн снова обрел себя. Своего рода насилие над личностью. Вся эта возня нагоняет на меня тоску. Я отказываюсь комментировать картинки, но и мой отказ осмысливается соответственным образом. Так, значит, это вас не интересует, господин Ферн. Постараемся установить, почему это вас не интересует. Благоговейное углубление в прошлое. Безвестное прошлое Мартина Ферна. Может, он пережил какие-то огорчения. Может, в детстве он был недоволен подарками, которые родители преподносили ему к рождеству. Ворох мелких реминисценций. Может, покопаемся в нем?
— Почему вы думаете, что этот человек намерен бросить свою жену?
Это он про того мужчину в дверях. В глубине комнаты под огромным старомодным торшером сидит старомодная особа — угрюмая, с угрюмыми складками у рта.
— Жить с такой женщиной — все равно что со счетной машиной!
— Почему вы так думаете?.
— Посмотрите на нее!
— Господин Ферн, будьте добры отвечать на заданные вопросы!
Может быть, Мартин Ферн высказал свое отношение к браку вообще. Кто знает, может, интимная жизнь Мартина Ферна ограничивалась удручающим общением со счетными машинами. Придумать ведь можно все что угодно. Особенно если есть охота. Я делюсь этими соображениями с доктором.
— Впрочем, вполне возможно, что он просто решил сбегать в булочную.
— Вы так думаете…
Чуть погодя:
— Но чем объяснить отчаяние на его лице, если он просто решил сбегать в булочную?
— А может, он направляется в погреб за топором, чтобы зарубить свою жену!
— Вот, значит, каково ваше представление о семейной жизни…
Вздыхаю. Ужасная скука.
— Зачем я поехал в Северную Зеландию?
Он надувает губы. Молчит.
— Скажите, доктор, какого вы мнения о Мартине Ферне?
— Так это же вы — Мартин Ферн!
— Да, так говорят!
— Вы должны привыкнуть к этому факту!
— Это не так-то просто!
— Прежде всего, господин Ферн, вы должны осознать, что вы больны!
— Ничуть я не болен!
Он не спорит. Но в глазах сознание превосходства. Барабанит пальцами по столу. На запястье у него часы с огромным циферблатом, секундомером и календарем. Взглянув на часы, он снова вынимает картинку с мужчиной, который не то спешит в булочную, не то хочет зарубить жену. Мы еще немножко беседуем на эту тему. Он ловит каждое мое слово. Я высказываю предположение, что тот мужчина — воздухоплаватель. Или, может, палач. Доктор Эббесен не решается спорить.
— А может, он просто потерял память! — предлагаю я новый вариант.
— Интересно, — говорит доктор. Мы долго обсуждаем последний вариант. От скуки сводит скулы. Наконец доктор отпускает меня.
Второй завтрак. Нет Уллы Ропс. Говорят, с ней случился припадок. Она вдруг прыгнула в озеро и зашагала по воде навстречу благословенному солнцу.
За мной опять пришла Лиза Карлсен. Надобности в этом никакой нет, но приятно. Идя рядом с ней по коридору, я упорно говорил о любви. Она улыбалась далекой улыбкой, словно мать, слушающая лепет ребенка. На скамейке у входа в дом дремал мой сосед. Лиза разбудила его и отвела в столовую. Покамест я ел, она разговаривала в парке с главным врачом. Я ел копченую селедку и разглядывал Лизу издали, мысленно раздевая ее. После селедки принесли винегрет. Лиза вбежала в дом и спустя минуту вышла в желтом купальном халате. Потом побежала к озеру. На фоне зеленой травы замелькало яркое желтое пятно.