А все-таки, надо полагать, где-то не хватает этого Мартина Ферна. Где-то недостает одного кирпичика в мироздании.
Чуть позже. Смотрю в окно. Комната моя, оказывается, на втором этаже. Распахнув окно, высовываюсь наружу. Испуганно вздрагивает внизу старичок с палкой. Господин с палкой боится, как бы господин в окно не свалился вниз. Успокаивающе машу ему рукой. Оглядываюсь по сторонам. Огромный белый дворец. Плющ. Несчетные окна. Вдали озеро. За озером лес. У дома парк. Силуэты гуляющих словно сошли сюда с какой-нибудь картины минувшего века. Перед парком большая поляна. За ней лодочный причал. Слева высокая железная ограда. У въезда в парк две небольшие беседки в стиле рококо. Поближе к озеру кучками растут деревья — клены, буки, дубы. За оградой асфальтированное шоссе. Оно идет вдоль стены санатория, потом круто взмывает вверх и исчезает в лесу. Справа парк незаметно переходит в лес. У дома растет огромный куст рододендрона.
По дорожкам парка прогуливаются люди. У самого озера мелькают силуэты двух старых дам в черных платьях и широких шляпах. Под буками молодая женщина в белом. Посреди поляны стоит человек в черном костюме, отбрасывающий на траву черную тень. Дорожки посыпаны гравием. Старик, сердито глядевший на меня в коридоре, ожесточенно сбивает палкой маки. По озеру плывет парусник. С борта свешиваются две пары ног — мужчины и женщины.
Лето. Наверное, середина июля. Зелень на деревьях уже потемнела. Краски вокруг густые, сочные.
Дания. Зеландский пейзаж. Лес, озеро, пологие холмы. Никаких воспоминаний. Никаких чувств. «Лети, птичка, лети». Обрывки стихов из хрестоматии — только они и всплывают в памяти. Вдали на том берегу белая вилла с датским флагом.
Мартин Ферн — датчанин. Он отлично говорит по-датски. Он знает наизусть национальный гимн. Он вдруг оглушительно запевает: «Прекрасна родина моя…» Гуляющие оглядываются на него.
Он смолкает, хоть я и советую ему выдать весь свой патриотический репертуар. Но Мартину Ферну это кажется неуместным. И я готов посчитаться с его чувствами. Не надо привлекать к себе внимание. Он ведь больной человек, не так ли? Начнешь вдруг распевать патриотические песни, и подумают, что ты совсем плох. Лично я считаю такую осторожность чрезмерной. Когда человек поет от полноты чувств, говорю я Ферну, ничего дурного в этом нет. Но он больше не хочет петь.
Чем занимался Мартин Ферн в Данни?
Как бы то ни было, сейчас я в санатории. Здесь меня лечат от мартинфернии.
2
На другой день.
Снова сижу за письменным столом. Раннее утро. Я еще не выходил в парк. Погода пасмурная. Над озером сетка дождя. Лес на другом берегу не виден. Только смутная тень темнеет над водой. У причала на ближнем берегу покачивается лодка. В верхушках кленов поселилась стайка грачей. Они галдят без умолку.
Сегодня понедельник. Значит, я появился на свет в воскресенье.
Комната выходит в широкий коридор, соединяющий оба крыла дворца. В самом конце коридора окно, защищенное железной решеткой. Оберегают нас здесь.
Выспался я отлично. Лег с вечера на правый бок и словно провалился куда-то. Проснулся лишь к завтраку.
Похоже, каждый день кто-нибудь приходил за Мартином Ферном: водил его завтракать и обедать. В 8.25 прозвенел звонок, через минуту в комнату вошла Лиза Карлсен.
Она улыбнулась. Я заметил, что она слегка подкрасила губы.
— А вчера вечером вы кое с кем катались на лодке! — сказал я.
Она слегка покраснела.
— Как вы догадались?
— Я узнал вас по ногам! — сказал я.
Мы вышли в коридор. Из всех дверей выходили люди, устремлялись к столовой. Мы идем по широкой лестнице. Пролеты завешены металлической сеткой — на случай, если кому-нибудь вздумается прыгнуть. Всюду люди. Толстые, худые, пожилые и совсем дряхлые. Молодых немного. Лиза сказала, что каждый день в этот час водила Мартина Ферна в столовую.
— А если бы вы не пришли?
— Вы умерли бы с голоду!
— А я что, много ел?
— Ровно столько, сколько положено! 2400 калорий!
— Какая удручающая точность! А можно мне скатиться вниз по перилам?
Против этого она решительно запротестовала. Пройдя весь нижний коридор, мы вошли в столовую. Со всех сторон свет. У одной из стен бронзовый бюст господина с усами.
За каждым столом четыре человека. Красные клетчатые скатерти. В центре зала душевнобольные и среди них, значит, Мартин Ферн. Справа диабетики, за ними сердечники, дальше ревматики и подагрики. В одном конце зала тучные пациенты, в другом — дистрофики.
Мои соседи по столу — две дамы и господин. Господин — тот самый, что смотрел на меня так злобно. И сейчас он отворачивается от меня. Наверно, я чем-то его обидел. Он то и дело бросает в мою сторону злобные взгляды.