Чуть позже она уходит. Спешит вверх по пригорку к соседней даче. Ее силуэт четко выделяется на фоне неба. Осушаю до дна бутылку. Иду на кухню. Возвращаюсь с бутылкой джина. Присаживаюсь на веранде. Море свинцово-серое. В сумерках пляшут седые барашки волн. Пригубляю джин. Снова подкатывает тошнота. С трудом добираюсь до уборной.
Прячу бутылку в холодильник. Снова иду на террасу. На ближнем острове мигает маяк. Слышно, как подъехал автомобиль. Встал, тихо рокочет мотор. Скрипнула дверь гаража. Снова рокот мотора. Громко лязгнула входная дверь.
Эллинор поднимается на террасу. Садится на скамейку против меня. Еще один силуэт в темном закатном небе.
— Ты пьян?
— Нет!
— Но я вижу, ты выпил!
— Старался как мог.
— Мартин, как же нам теперь быть?
— Не знаю!
— Я боюсь тебя!
— Я и сам себя боюсь…
— Кого ты боишься?
— Мартина Ферна…
— Да, но Мартин Ферн — это ты!..
— Это-то и есть самое страшное!
Она подходит ко мне, садится на скамью. Так мы и сидим рядом, не шевелясь.
Закуриваю. Предлагаю ей сигарету. Мы сидим рядом, курим. От каждой затяжки на ее лицо ложится розовый отблеск.
— Ты должен примириться с тем, что ты Мартин Ферн!..
Опускаю голову к ней на плечо. От нее пахнет духами.
— Сколько в жизни путей! — говорю я.
Она обхватывает мои плечи, привлекает меня к себе.
— И без того ты запутался…
— Ты тоже запуталась!..
— Да, но ты первый начал…
— Значит, я во всем виноват?
— Да!
— Противно быть Мартином Ферном!..
— Скоро за тобой приедут…
— Пусть, — отвечаю я.
Поднимается ветер. В дом вползает прохлада. Эллинор, вздрогнув, жмется ко мне.
Лучи автомобильных фар шарят по крыше оранжереи, упорно приближаясь к нам. Машина останавливается у гаража.
— Ну и что же дальше? — говорю я. — Что же дальше?
Из темноты выплывают две фигуры в белых халатах.
— Мы все обсудим, когда ты выздоровеешь!
— Я и сейчас совершенно здоров! — говорю я.
Поворачиваюсь и ухожу.
Они идут к дому через низину. Впереди два приземистых санитара. Позади доктор Эббесен. На улице ждет машина. Рокочет мотор.
Они взошли на пригорок — теперь они совсем уже близко. Останавливаются у крыльца.
Доктор Эббесен выступает вперед. Торжественная минута. Откинув голову, смотрит вверх. Руки сложены рупором у рта.
— Господин Ферн, это вы?
Что мне ему ответить?
Послесловие
Газета «Информашон» писала, что Лейф Пандуро представляет собой редкостное явление в литературной жизни Дании. Переходишь от радиоприемника к телевизору и от радиопередачи Пандуро переключаешься на его телеспектакль; в поезде, вынув из кармана газету, читаешь его статью; в кино смотришь фильм по его сценарию; в театре… Словом, «он наступает на всех фронтах».
И наступает, очевидно, успешно, если самые привередливые из ценителей искусства — критики — в 1963 году присудили свою премию именно Лейфу Пандуро. До Пандуро этой премии, учрежденной в 1958 году, удостаивались лишь маститые писатели, такие, как Карен Бликсен. На церемонии вручения премии Енс Киструп заявил, что это первый случай, когда критики вручают премию своему собрату — месяц назад лауреат впервые выступил в печати с рецензией.
В ответном слове Лейф Пандуро сказал, что постарается — конечно только на один день — забыть о своем органическом отвращении к критикам. Учитывая атмосферу церемонии, можно было простить Пандуро легкомысленное заявление, тем паче что на его счету были высказывания куда более серьезные: «Нас, молодых, хотят превратить в своего рода безвредных клоунов на манеже буржуазного цирка…». Поэтому, подчеркнул писатель в том же интервью, он признает лишь левое, антибуржуазное искусство.
Вот после такого заявления популярность Пандуро и весь круг вопросов, связанных с его творчеством, обретает право на интерес более пристальный, чем тот, на который могут претендовать литераторы, склонные лишь развлекать публику и выжимать доходы из искусства.
Биография? Несмотря на всю его популярность, Пандуро едва ли достиг той ступени творчества, когда самая жизнь художника, его слова и поступки становятся общественным событием и предметом тщательных критических изыскании. У Пандуро нет, или во всяком случае пока нет, «судьбы». У него есть путь, внешне благополучный — насколько это возможно в середине XX века для сорокапятилетнего датчанина (писатель родился в 1923 г.), пережившего мировую войну и оккупацию родной страны. Биография Пандуро — это в первую очередь биография его произведений. В них не один лишь нажитой опыт, в них опыт осознанный, что для художника и читателя гораздо важнее.