Выбрать главу

Даже основные этнонимы, фигурирующие в источниках, не так однозначны, как кажется. Например, если нормандские хронисты и позже англо-нормандская историография XII в. употребляют этноним «нормандцы» (Normanni), то англосаксы называли их «французами» (Franci). Весьма показателен фрагмент «Англо-Саксонской Хроники» под 1107 годом — через 30 лет после окончания нормандского завоевания — где говорится: «Это 41-й год с тех пор, как французы стали править в этой стране»[481]. И, в целом, англосаксонские хронисты оперируют этнонимами «Angli» и «Franci», отражая языковую и этнокультурную ситуацию, сложившуюся после нормандского завоевания, при взгляде «с английской стороны». Нормандцы же чаще называют себя именно «нормандцами»; так, Ордерик пишет о событиях 1067 г.: «Англы стонали под нормандским гнетом»[482]. Впрочем, для нормандцев также было не чуждо самоназвание «Franci», но этноним «нормандцы» отличал их от французов из других областей Франции[483] (куда более «регионалистской», чем Англия). Подобная путаница с историческими этнонимами — не редкость. Стоит вспомнить, например, что тех же нормандцев в западной историографии называют «норманнами» (Normans), тогда как в отечественной историографии этим словом обозначают викингов.

Возвращаясь к проблеме англосаксонского сопротивления, следует отметить, что под термином «англы» в источниках кроется, на наш взгляд, не одна только знать, хотя и она нередко тоже. Мы против того, чтобы чересчур прямолинейно следовать «теории элит». Каждое конкретное событие требует отдельного анализа. Среди акций англосаксонских повстанцев было действительно немало типичных олигархических заговоров, выливавшихся в пиратские набеги, разбой, осуществление кровной мести, с использованием иноземных наемников и союзников из числа враждебных кельтских народов. Таковы были, например, смуты и политические убийства в Нортумбрии в 1067 г., восстание Эдвина и Моркара в 1068 г., многочисленные экспедиции англосаксонских эмигрантов. Хроники, во-первых, четко указывают на причины этих действий — конкретные обиды, конфискации, и т. д. — причиненные нормандцами конкретным представителям англосаксонской знати. Также показан состав группировок повстанцев: «Англо-Саксонская Хроника» говорит, что в 1068 г. с Госпатриком бежали после неудачного восстания в Шотландию «лучшие люди»[484]; совершенно очевидно, что это знать, тэны, бывшие основной силой восстания. Далее, описывая отражение англосаксонским ополчением набега сыновей Гарольда в 1068 г., хронист пишет: «Было убито много хороших людей с обеих сторон»[485]. Не исключено, что под «хорошими (добрыми) людьми» подразумевались опять-таки тэны, знать, как из войска эмигрантов, так и из числа англосаксов — сторонников короля.

Выше аристократических заговоров в этой градации стоят локальные восстания, более массовые и в большей степени «патриотические», которые не приносили столь явно мир и покой данной области в жертву амбициям пострадавших от конфискаций тэнов и эрлов, как это было в случаях с авантюрами эмигрантов, разорявших родную землю.

Но социальный состав восставших в этом случае источники почти не позволяют определить. Таковы, например, кентское восстание 1067 г., движение Эдрика Дикого 1067–1070 гг., оборона Эксетера 1068 г. и Честера 1070 г. Очевидно лишь то, что во главе этих восстаний стояла также военная знать, тэны и т. д. Об Эксетерском восстании 1068 г. Флоренс Вустерский пишет: «Город Эксетер… горожане и некоторые знатные англы удерживали против короля»[486]. (Это были остатки уэссекской знати из домена Годвинов, не погибшие при Гастингсе). Аналогичную природу имели, скорее всего, и восстания летом 1068 г. на Юго-Западе, и восстания в Кенте 1067 г. и Дареме 1080 г., проходившие по схожему сценарию. Но сведений о юго-западных восстаниях крайне мало, а что касается остальных, то тут мы сталкиваемся с проблемой размытости этнической и социальной терминологии в источниках. Видеть за термином «англы» только англосаксонскую знать было бы не вполне верно; ведь, говоря о притеснениях «англов» сразу после воцарения Вильгельма, хроники указывают, что нормандцы «чинили бедствия несчастному народу»[487], да и описания этих многочисленных разорений, грабежей, и т. д., не оставляют сомнения в том, что страдала от этого не только знать, но и простое население. У Ордерика, например, «Angli» чаще упоминаются именно в собирательном смысле. Когда же он говорит о повстанцах, то даются просто локальные названия: «кентцы», «девонширцы», «северяне» и т. д., либо «повстанцы». Ничто не говорит в пользу того, что речь идет исключительно о местной знати, хотя, несомненно, она и шла во главе восстаний как наиболее дееспособная в военном отношении часть общества. Поэтому есть все основания говорить и о стихийных волнениях простонародья, которые могли сливаться с движением тэнов, а могли и исчерпываться на месте, в зависимости от ситуации. На наш взгляд, наличие таковых и отличает локальные восстания от эмигрантских набегов, причинявших ущерб этому же «несчастному народу».

вернуться

481

ASC. Р. 181.

вернуться

482

Ordericus Vitalis. Р. 203.

вернуться

483

Репина Л.П. Ук. соч. С. 231; Clanchy М.Л. Op. cit. Р. 40.

вернуться

484

ASC. Р. 148.

вернуться

485

Ibid. Р. 146.

вернуться

486

Florence of Worcester. Р. 172.

вернуться

487

ASC. Р. 145.