Все эти глубинные процессы привели к тому, что во внутриполитических конфликтах, нередких в истории Англии конца XI–XIII вв., эти две группы знати — нормандская аристократия и англо-нормандское рыцарство — выступали друг против друга[501], причем последнее часто служило опорой королевской власти и как бы носителем нового английского «государственнического» патриотизма, консолидирующего формирующуюся английскую народность.
Глава IV.
Датское и Нормандское завоевания Англии: cравнительный анализ
И датское, и нормандское завоевания Англии одинаково являлись длительными военно-политическими акциями, не только повлекшими за собой значительные жертвы и разрушения, но и повернувшими Англию на оригинальный путь исторического развития, в том и другом случае отличный от того, каким она могла бы идти, не случись этих событий. В обоих случаях в жизни англосаксонского общества произошли социокультурные сдвиги, а в политическом отношении Англия оказалась включенной в состав полиэтничных раннесредневековых держав — Империи Кнута Великого и англо-нормандской державы Вильгельма Завоевателя, позднее трансформировавшейся в так называемую Анжуйскую Империю. Вместе с тем, рассмотренные в предыдущих главах реалии и тенденции, присущие данным историческим событиям, позволяют заметить кардинальные различия в тех путях и методах, которыми осуществлялись два завоевания, потрясшие Англию на протяжении одного столетия, их разный исторический, так сказать, подтекст.
Завоевание Англии датчанами в начале XI в. происходило в рамках одного историко-культурного типа, к которому относились страны и территории по берегам Северного и Балтийского морей, лишь косвенно затронутые (или, как Англия, неглубоко затронутые) процессами романизации в позднеантичное время и отличавшиеся известной общностью духовной и материальной культуры, изначально развивавшейся здесь. Существенное отличие этого культурно-исторического типа от классического феодализма Западной Европы с его традициями в области права, религии, идеологии, государственных институтов, и т. п., унаследованными от античности, обусловило специфику датского завоевания Англии. В сущности, оно продолжало собой предыдущую 200-летнюю экспансию скандинавов, только на качественно новом уровне — на уровне молодых государств, осуществляющих территориальные захваты, а не мелких независимых объединений викингов, как прежде. Поэтому, если в IX–X вв. скандинавы боролись за независимость Области Датского права, то в XI в. Свейн Вилобородый и Кнут, напротив, стремились к объединению всех английских земель под властью единой англо-датской короны. Поскольку Англия в рамках упомянутого североевропейского культурно-исторического типа была наиболее развитой во всех отношениях страной, чьи традиции государственности, культуры, церкви были на несколько веков старше скандинавских, датчанам, завоевавшим страну, оставалось лишь органично вписываться в местное общество и традиции. Завоеванная Англия создала для завоевателей «окультуривающую среду», способствуя мирной англо-скандинавской ассимиляции. Завоевание Англии Кнутом лишь логически завершило эту линию ассимиляции, встраивания скандинавов в этническую и социальную структуру англосаксонского общества, которая полным ходом развивалась еще с X в., в особенности после ликвидации уэссекскими королями политической независимости Денло. Свергнув уэссекскую династию, Кнут фактически продолжал ее дело, опираясь на общие северные традиции законотворчества и поощряя своей мудрой внутренней политикой интеграцию разных частей своей державы, консолидирующихся вокруг наиболее развитой «метрополии» — Англии.
Иная ситуация имела место в случае с нормандским завоеванием. Здесь столкнулись два более различающихся политико-социальных образования: Англия — по сути, уже англо-скандинавское государство, осколок недавно распавшейся империи Кнута, в котором еще сохранялись свежие воспоминания о его царствовании, и Нормандия — оплот феодально-французских в широком смысле слова традиций, причем в их наиболее прогрессивном варианте (отсутствие феодальной анархии, сильная герцогская власть, отличная организация вооруженных сил и церкви). Некогда сами потомки викингов, нормандцы очень быстро претерпели социокультурную инверсию, превратившись в ярких представителей западноевропейского феодального мира, притом едва ли не в самый активный, агрессивный его контингент, шедший во главе всевозможных военно-колонизационных мероприятий, вроде Крестовых походов или начавшейся в XII в. экспансии уже англо-нормандского государства в Ирландию. Завоевывая Англию, нормандцы выступили по отношению к ней не только в качестве носителей иного культурного уклада, чуждых традиций, будучи даже этнически далекими от англосаксов (в отличие от датчан), но и в роли «цивилизаторов», насильственно насаждавших в стране привнесенные с континента порядки и традиции, французский язык в качестве официального (опять-таки, совершенно чужой англосаксам, в отличие от родственного древнескандинавского). Если этническая политика Кнута поощряла мирную ассимиляцию, причем на всех социальных уровнях, вплоть до высшей элиты, изначально уравнивая в правах англосаксов и данов, то нормандское завоевание сопровождалось истреблением и вытеснением английской элиты на периферию общественной жизни, притеснением и закрепощением широких масс населения, свирепыми «лесными законами» — типичной оккупационной мерой, направленной против возможных вспышек повстанческого движения. Немаловажен и характер экономического базиса господства завоевателей в Англии: хотя на юге Англии к XI в. сложились уже достаточно высокоразвитые феодальные отношения, пришедшая с Кнутом скандинавская военная элита опиралась на традиционную северную модель организации, присущую раннеклассовым, полупатриархальным обществам и основанную не на ленном вассалитете, а на непосредственной службе знати в королевской дружине и на практике условных пожалований, «кормлений», связанных непосредственно с осуществлением административных функций на местах. Поэтому датское завоевание не повлекло за собой массовых земельных конфискаций у коренного населения в пользу завоевателей, а, соответственно, отсутствовало и могущее возникнуть на этой почве сопротивление. Горести войны вскоре забылись (не без заслуги соответствующего идеологического курса Кнута), а самый существенный повод к вооруженному сопротивлению завоевателям — земельные конфискации и закрепощение населения — так и не возник.