Антуанетта пробиралась по детской площадке, замирая каждый раз, как в направлении её бежала какая-нибудь маленькая девочка. Если она бросится сейчас к ней, если это именно её дочь?
Но женщина сердцем чувствовала, — открыв заново в себе эту возможность, — что это чужая кровинка. И медленно шла дальше.
Маленькая девочка в чёрном пальто и чёрном беретике стояла спиной к ней, не двигаясь и смотря куда-то вниз, вдоль опущенных рук, себе под ноги.
Как, — Антуанетта не знала, но сразу поняла, что нашла дочку. И пропали последние сомнения относительно злых издевательских розыгрышей и телефонной лжи.
Женщина стала медленно обходить девочку, — дочку, — не отрывая от неё глаз. Остановилась перед ней и попыталась заглянуть в лицо.
Но девочка сама подняла голову прежде.
Что будет, если человеку, закрывшему на минуту глаза, поставить перед лицом зеркало?
В отличие от гипотетической жертвы эксперимента, Антуанетту будто магнитом притянуло к своему юному отражению.
— Ну здравствуй, — проговорила жёстко девочка, будто выстрелила в упор. — Я долго тебя ждала, мама. Целых шесть лет.
— Я не знала где ты… — потрясённо прошептала Антуанетта, будто заворожённая смотрела в лицо дочки. — Я не знала, что ты есть…
— Я — есть! — довольно промолвила Ан. — Можешь пощупать меня, если не веришь.
Женщина присела перед дочерью, боязливо провела пальцами по маленькой руке.
— Хочешь — коснись моего лица, — хихикнула девочка. — Папа говорит, что эта родинка как детектор температуры: краснеет, когда жарко, и почти исчезает, когда я замерзаю…
Антуанетте хотелось схватить девочку, прижать к груди, гладить по волосам, по спине, и — рыдать самой в голос. И говорить сквозь плач ласковые слова, добрые, выражающие всю её неведомо откуда взявшуюся любовь.
А умела она их говорить? Говорила — любовникам, неискренние и пустые по сути слова, пока любовники ещё были. Когда живы были родители и лохматый Кейси, наверное, говорила им. Но теперь сложно будет что-то вспомнить…
И она стала говорить то, что говорила любовникам — но вкладывала все свои чувства, всю себя, и слова звучали по-новому. А потом потянули за собой из глубин не выродившейся ещё души другие, ещё более нежные.
А когда дочка прижалась, села почти к ней на колени, провела маленькой рукой по щеке, в сердце у неё что-то взорвалось, и огненная волна снесла, разбросала по кирпичику все стены, что Антуанетта воздвигала столько лет.
Когда пришло время расставаться, этого не хотелось обеим. И они договорились встретиться на следующий день на этом же самом месте. И до следующего дня Антуанетта была сама не своя, жалея что не может подогнать время, не в силах перетерпеть этот промежуток такого острого теперь одиночества.
Много дней подряд гуляли они. Каждый день. Разговаривали, играли, даже рисовали вместе. И с каждым разом Антуанетте становилось всё сложнее уйти с детской площадки, — а уходить ей приходилось первой, как требовала Ан. И хотя у женщины была теперь фотография дочери, — они представали перед объективом вместе, уже несколько раз, — смотреть на доченьку хотелось всё время, и на живое лицо, не на бумажное.
И в этот раз Антуанетта снова опустилась перед дочкой на колени, так, чтобы лица их были на одном уровне, взяла ласково девочку за плечи, в волнении теребя рукава её свитера.
— Не уходи! Пожалуйста! Я не хочу больше расставаться с тобой! Доченька моя милая! Ты ещё такая маленькая… Если бы понимала каково это — быть всегда одной, одной даже если вокруг много знакомых и друзей… Останься со мной, мы будем жить вместе, я куплю тебе много игрушек и вещей…
— Разве мне нужны твои вещи? — отскочила в сторону от матери Ан. — Ты что — купить меня хочешь? Мы не продаёмся!..
— Ну что ты, доченька! Я просто хочу чтобы ты всегда была со мной…
— Я с тобой никуда не пойду, — сказала высокомерно Ан, и в этот миг как обычно наблюдавшему издалека Марвину показалось, что она стала как-то повыше, и нависает над матерью, и тень её наползает на лицо Антуанетты. Нет, это просто печаль матери, теряющей своего ребёнка…
— Скажешь такое ещё раз — никогда меня больше здесь не увидишь… — продолжала девочка, и ангельский голосок никак не сходился с тоном, которым она говорила, и с содержанием речи. — Я уже предупреждала тебя об этом. Но ты сделала вид, что забыла мои слова. Потому я вряд ли появлюсь здесь снова.
Антуанетта в отчаянии заломила руки — Марвин и не предполагал, что такие жесты бывают не только на подмостках театров. Впрочем, женщина всегда отличалась склонностью к драматическим сценам, а теперь ещё и вымотана была до предела.