– Что происходит?
В этом вся я – спросить, что происходит, когда ответ очевиден. Но мне нужно его услышать, мне нужно услышать голос – не свой, а чей-то еще. Мне нужно понимать, что я не одна.
«Не паникуй, Виолетта, не паникуй!»
– Мы застряли?
Теперь официально: я паникую. Черт! Я наблюдаю за тем, как он пытается открыть двери руками. Он силится, силится, у него получается – и вдруг он все бросает.
– Мы в пролете между этажами, – бормочет он.
– О боже!
Я прижимаюсь к задней стенке кабины, положив руку на грудь, считаю свои вдохи, но быстро понимаю, что путаюсь в цифрах. В последней надежде я пытаюсь перехватить его взгляд. Мне хочется, чтобы мужчина успокоил меня, чтобы он сказал, что такое происходит постоянно и что обычно все очень быстро приходит в норму. Но он смотрит только в телефон – наверняка ищет решение.
– Не… не говорите мне, что… что мы так и останемся здесь…
– Успокойтесь, я пожарный, – говорит он, даже не поднимая на меня глаз.
– И как это должно меня успокоить? Пожарный вы или нет, но сейчас вы вместе со мной в этом проклятом лифте, поэтому я не понимаю, как эта информация должна помочь мне успокоиться!
Впервые с того момента, как он зашел в лифт, он смотрит на меня. Первое, о чем я думаю? «Бог существует». А иначе кто создал такой синий оттенок – невероятная смесь лазурного и лазуритового. Темно-синий, как летняя беззвездная ночь. Эти глаза… Я полюбила их с первого взгляда.
Они смотрят на меня терпеливо и серьезно. Как будто такая ситуация для него привычна. И все же я вижу в них проблеск скептицизма.
– Я советую вам успокоиться, потому что знаю, что поддаваться панике бессмысленно.
Но мое сердце не перестает колотиться. В горле ком, давят стены. Лифт слишком маленький. Мне жарко, мне чересчур жарко…
– У меня клаустрофобия… – объясняю я.
– Глубоко вдохните и выдохните через нос, раз десять.
Я подчиняюсь, глотая слезы безысходности. Ненавижу себя в таком состоянии. Подумать только, мне удавалось не плакать! Уж что-что, а оставаться спокойной в этой ситуации – точно не про меня. То, что сейчас происходит, – один из моих худших кошмаров.
– Думайте только о хорошем, это должно сработать. И не паникуйте, все будет хорошо.
– Легко сказать, мистер Успокойтесь-я-пожарный, – бормочу я.
Даже не поморщившись в ответ на мое саркастическое замечание, он подходит к задней стенке кабины, садится, прислонившись к ней, и вытягивает ноги. Я делаю то, что он сказал, и хожу кругами. Не знаю, как ему удается оставаться спокойным в такой момент. Потом вспоминаю: он же пожарный. Ему известно и худшее.
Мне кажется, что мое сердце сейчас выпрыгнет из груди. Я стараюсь дышать носом, кружась по узкой кабине. Думай только о хорошем, Виолетта! Хо! Ро! Шем! О коте, который шарахается при виде огурца? О бабуле, которая читает рэп? О коллекции осень-зима от Валентино? Видимо, все это недостаточно хорошо. Очевидно, я только еще сильнее нервничаю. И нечаянно наступаю на ногу соседа.
– Ой, извините! – восклицаю я, когда он вскрикивает от боли.
– Ради всего святого, просто сядьте и замрите.
Мне не нравится, как он говорит со мной, пусть он и делает это очень тихо, будто боится кого-то разбудить. Но я ставлю себя на его место: в новогодний вечер он застрял в лифте с какой-то чокнутой клаустрофобкой. Побунтовав пару секунд, я сажусь рядом с ним.
Он закрывает глаза и откидывает назад голову. Я пользуюсь случаем и краем глаза рассматриваю его. И это, как ни странно, меня успокаивает. Он неплох. Даже симпатичный. У этого пожарного волосы цвета кофе, короткие на висках и длиннее наверху, челюсть, которая сжимается и разжимается, как жабры у рыбы, и ослепляющие меня глаза.
Я хмурюсь, замечая странное пятно на его шее. Сначала мне кажется, что это родимое пятно, но потом я понимаю, что оно исчезает под курткой и доходит до самой его челюсти. Кожа там более розовая, более яркая. Раненая. Я перестаю смотреть, потому что это грубо, пусть он меня и не видит.
– Расскажите мне о худшей операции, в которой вы участвовали.
Я не раздумываю – просто говорю, потому что, слушая его, я не смогу думать о том, что нахожусь в настолько замкнутом пространстве, и буду меньше винить себя за то, что кинула Зои и остальных. Мой сосед услышал меня, я знаю это. Однако глаз он не открывает.
– Вы не хотите этого слышать.
– Откуда вы знаете? Я же сама прошу!
Я не свожу взгляда с его лица. Он, кажется, немного старше меня. Иначе и быть не может, он ведь уже пожарный. А мне почти девятнадцать.