Ее щеки покрываются вишнево-красным румянцем.
— Я… а… я, я знаю, что парням вообще-то не нравится это делать.
— Ну, вот и все, — объявляю я и переворачиваю ее так, что она оказывается попой кверху. «Сладкая маленькая попка», — подумываю я, а потом отвешиваю ей крепкий шлепок.
Она издает визг.
— А это за что?
— Детка, ты нарушила первое правило, — я потираю рукой ее задницу, чтобы смягчить боль. — Боже, у тебя очаровательная попка. Эти трусики нужно снять, чтобы я мог видеть твою киску. Готов поспорить, что твоя киска еще красивее, чем цветок.
— Я не думаю…
Моя ладонь тотчас же опускается.
— Я не нарушала первое правило, — обиженно сопит она.
— Новое правило, Каролайн. Запрещено говорить плохо о твоем теле, — я стягиваю ее трусики, после чего подношу пропитанную материю к своему носу. Я делаю глубокий вдох и почти кончаю в штаны. Она пахнет как гребаная божественная амброзия (прим: амброзия — легендарная пища богов, дающая им молодость и бессмертие).
— Давай свою попку сюда, детка, — я подталкиваю ее колени поближе к ее груди, а затем раздвигаю ее ноги, чтобы я мог как следует рассмотреть ее киску. Ее половые губки опухли, а маленький клитор раздулся, как ягода. — Ты выглядишь очень аппетитно. Не могу дождаться узнать, какова ты на вкус.
Мне бы хотелось иметь возможность насладиться этим процессом и лизать ее очень медленно, так долго, пока она не кончит раз пять и ослабеет настолько, что не сможет даже подняться, но я крайне измучен.
Это первый раз, когда я буду поглощать ее. Я нападаю на ее киску, будто я — изголодавшийся до полусмерти человек у своего первого шведского стола.
— Черт, — издаю я стон после первого же мною сделанного облизывания. — Я буду нуждаться в этом каждое утро, около трех раз в течение дня и раз десять перед сном.
Может, она что-то и сказала, но кровь в моих ушах ревет настолько громко, что все, что я слышу, — это глухие удары моего сердца. На моем языке и прямо мне в горло течет самый вкусный гребаный сок, который я когда-либо получал удовольствие пить.
Я облизываю ее от влагалища до клитора, а дальше до крошечного сморщенного отверстия между ее ягодицами. Каролайн дрожит и пытается вырваться, но я хватаю ее за бедра и тяну обратно. Обеими руками я удерживаю ее под своими ненасытными губами, чтобы я мог сосать и лизать ее нежную, опухшую плоть, пока ее бедра возле моих щек дрожат, как желе.
Ее стоны превращаются в тяжелое дыхание и аханье, которые в свою очередь переходят в мольбы, чтобы я никогда не останавливался. «Ооо, конечно, не буду, детка, я не успокоюсь, пока не осушу тебя до последней капли». Дрожь ее тела усиливается, и вскоре в меня устремляется поток ее освобождения.
Я пью ее до конца, не желая, чтобы даже капля пропала. Я мог бы жить, питаясь лишь одним ее телом. Это именно тот хлеб насущный, который мне когда-нибудь был бы нужен.
Но сейчас, когда она кончила, притупленный рев потребности превратился в цунами, угрожая смести меня. Я должен проникнуть внутрь нее. Я отчаянно нуждаюсь, чтобы мой член поглотило ее горячее, сочное влагалище.
Я встаю на колени и снова переворачиваю ее. От оргазма к ее лицу прилила кровь, и оно раскраснелось.
— Детка, я должен быть внутри тебя, — я обхватываю себя через свои джинсы. — Мой член жесткий и ноет, а ты — единственное облегчение моей боли. Ты готова?
Глава 6
КАРОЛАЙН
Это… самое восхитительное недоразумение, которое когда-либо со мной случалось.
Задыхаясь, в оцепенении я смотрю на Лео, как он стягивает с бедер свои тесные джинсы. Его огромный, толстый член вырывается на свободу. И новый стон срывается с моих губ.
Я не думала, что это случится. Ну, не совсем. Мое предложение присоединиться ко мне в палатке было чисто платоническим. Я думала, мы оба, лежа в своих спальных мешках, прильнем друг другу, и во сне я могла бы якобы нечаянно натолкнуться на него, и на этом все бы и закончилось. И следующие несколько месяцев я бы провела, мучаясь мыслями о том, что я не решилась сделать большего, чтобы он понял, как сильно меня влекло к нему. Я полагала, что именно так мне суждено, но как только я высказала свое предложение зайти в палатку, Лео присоединился ко мне, и было видно, что он решил, что я предложила нечто большее.
У меня во рту пересыхает. Он тоже хотел меня.
Тогда здесь больше не о чем размышлять. Было лишь облизывание. Много облизываний, и ласк, и лучший оргазм за всю мою жизнь. Чувствую я себя так, будто мой мозг буквально взорван, и совершенно ошеломленная смотрю на него, пока этот великолепный, сексуальный мужчина снимает с себя остатки одежды, чтобы мы могли заняться сексом.