Меланчук относился ко мне не как к другим девушкам, что конечно же, чертовски льстило моему женскому самолюбию. Я всегда чувствовала с его стороны уважение и искреннее восхищение. И если опустить любовную подоплёку наших отношений, Лис действительно был для меня настоящим другом. А в последнее время так вообще прочно занял статус самого близкого человека на свете, который знал обо мне всё. И удивительный парадокс — в отличие от Мереминского его ничуть не шокировал мой далеко не идеальный характер…
Сбрасываю с себя в прихожей босоножки и направляюсь следом за Лисом в огромную кухню-гостиную.
— Извини, Мариш, тебе не предлагаю, — говорит он, с лёгкой издевкой в голосе, плеская себе в бокал свой любимый ирландский напиток. — Тебе на сегодня точно хватит…
— Вот только не надо читать мне нравоучения! — тут же вспыхиваю я. — Я не пья…
— Что с коленками? — перебивает меня Лис, кивая на мои оголенные ноги, которые довольно наглядно демонстрировали, как интересно прошёл мой сегодняшний вечер.
— Да так… — неопределенно взмахиваю рукой, — Прощения просила. Как видишь, не очень удачно.
— Надеюсь не перед ним? — замирает с бокалом в руке, прожигая меня своим потемневшим взглядом.
— Нет! — с раздражением отвергаю его нелепое предположения. Чтобы я стояла на коленях перед Мереминским и умоляла о прощении?! Да никогда в жизни! После всего того, что мне довелось выслушать, пускай эта инициатива целиком и полностью переходит под крыло Ярослава Алексеевича! — Перед Лизкой…
— Неисповедимы пути твои, Господи, — усмехается Меланчук.
— Я правда была не права.
— Только в этом? — выгибает одну бровь. Неторопливо с какой-то грацией хищника пересекает комнату, не сводя с меня своего пристального взгляда, и садиться в кресло напротив. А я стою, в полном замешательстве и совершенно не знаю, что ответить ему на этот вопрос.
— Не только… — тихо говорю я, сглатывая тяжёлый болезненный ком в горле, — Это не любовь. Если человек любит только лучшую часть тебя… Если он не может принять твои недостатки, все твои самые ужасные черты характера, то это не любовь… Это иллюзия любви, которая разбивается при первом серьёзном конфликте. Так и произошло.
— Мне жаль.
— Неужели? — горько смеюсь я.
— Да, наверное, стоило уточнить — мне жаль, что ты потратила столько лет, чтобы осознать эту простую истину, — усмехается Лис, поглядывая на меня поверх своего бокала. — Но лучше поздно, чем никогда…
Подхожу к огромному панорамному окну, бросаю взгляд на темнеющую вдали Волгу. Вода обычно успокаивала меня и вносила некоторую ясность в мои мысли, но не сегодня.
— Лися, я не знаю, что мне теперь делать…
— Знаешь, — возражает он, — Иначе бы ты не пришла.
Резко оборачиваюсь и встречаюсь с его спокойным, уверенным взглядом. В комнате царит полумрак, но я отчетливо вижу его глаза — которые будто бы освещали огнем тьму этой ночи. Вижу, как в его взгляде сквозь привычную мне самоуверенность пробивается нетерпение и дикое желание. А ещё надежда, которую он упорно пытался замаскировать под мнимое равнодушие, при этом прекрасно осознавая всю тщетность своих попыток.
Мы слишком хорошо знали друг друга.
— Иногда счастье намного ближе, чем ты можешь представить, — наконец решается продолжить Елисей после небольшой паузы, — Достаточно просто протянуть руку.
— Лис…
Голос предательски меня подводит, и я смущенно замолкаю.
— Ты ведь знаешь, зачем я вернулся в Самару, — говорит Меланчук, не сводя с меня своего внимательного взгляда янтарных глаз — Но я не хочу потратить ещё десять лет, ожидая, когда тебя посетит очередное озарение. Я не хочу ждать, когда ты наконец поймешь, что я действительно тот, кто тебе нужен. Марин, хватит со мной играть. Я не твоя комнатная собачка, которую ты от скуки то подзываешь, то прогоняешь.
— Я с тобой не играю! — в отчаянии мотаю головой, но совесть предательски вопит, что я лгу. И конечно же Лис это тоже знает…
— В самом деле? — с издёвкой протягивает он. — Марин, тогда ответь — почему ты пришла?
— Я… я не знаю! Я иногда вообще не понимаю себя! А у тебя вот как-то получается разобраться в том, что творится у меня в голове…
— Я очень тронут, что гены матушки психолога хоть как-то во мне проявились, — смеётся Меланчук, с удовольствием наблюдая мою полную растерянность.
— Я хотела понимания и поддержки, — шепчу я, опуская голову вниз, — Дружеской поддержки…
— Это всё?
— Лис, чего ты от меня ещё хочешь услышать?!
— Чтобы ты перестала врать мне и самой себе, — жёстко чеканит он. — Если ты пришла залечить раны и отогреться в моих объятиях, если ты хочешь собрать по кускам своё разбитое сердце — то так и скажи.
— Лис, я… я… — пытаюсь собрать в кучу свои разбредающиеся мысли, но получается паршиво. Потому что он видит меня насквозь!
Он знает, что я отчаянно хочу любить и быть любимой. Что я хочу, чтобы меня полюбили такой, какая я есть, со всеми моими недостатками, с моим чудовищным неидеальным характером. Я хочу любить самой: открыто, без боли и терзаний. Я хочу, чтобы на место уставшей озлобленной стерве пришла та искренняя, добрая, открытая девчонка, которой я когда-то была.
Я устала от этой боли и одиночества. Я просто хотела любви.
— Ты прекрасно знаешь, что я не буду против такого расклада, — усмехается Елисей, чуть склоняя голову на бок. Одаривает меня таким откровенным жарким взглядом, что кровь тут же приливает к моим щекам. — Но только… всё будет на моих условиях.
Глава 3
— На каких условиях? — шепчу я пересохшими от волнения губами.
Резко, но бесшумно поднимается с места и в два шага, точно опасный хищник, оказывается возле меня.
— Докажи, что я правда тебе нужен, — говорит он, делая шаг вперед. Встает почти вплотную, так близко что при желании я могу разобрать даже мелкий принт на его футболке. Утыкаюсь взглядом в его широкую грудь. Красивый рельеф мышц проступал через тонкую ткань, пробуждая во мне желание прикоснутся и ощутить под своей ладонью бешеный стук его сердца.
Который, мне казалось, я сейчас отчетливо слышала в предрассветной тишине. Или это мой собственный?..
— Как?
Чувствую, что начинаю гореть. За эти годы, что мы знакомы с Лисом, между нами чего только не было…. Кроме самого главного. Потому что я всегда тормозила. Потому что в глубине души я чувствовала, что предаю свою настоящую любовь. Я ненавидела себя в такие моменты, но ничего не могла с этим поделать. Я так и не смогла перебороть себя в этом вопросе. Это было смешно и жалко одновременно — ведь господину Мереминскому плевать было на мою верность, как и, собственно, на мою любовь. Он даже и не догадывался, что все эти годы я так и не смогла никого подпустить к себе.
«Я не железный» — обычно говорил мне Лис после того, как срывал с моих губ долгожданный поцелуй. И если несколько лет назад я могла его отчитать или отвесить пощёчину за такую наглость, то в последнее время… Я всё чаще ловила себя на мысли, что получаю удовольствие от того, что он делал.
Потому что в такие моменты я чувствовала себя живой. И нужной… по-настоящему нужной.
— Поцелуй меня, — хрипло говорит он.
И это не просьба. Это прямое указание к действию. Которое даже можно расценивать, как приказ, если бы не исходящее от него волнение. Я чувствую, что Лис сейчас был натянут, как струна, и даже его дыхание — порывистое, частое, которое я слышала совсем недавно, будто бы замерло в ожидании моего решения.
Я никогда не целовала его первая.
Поднимаю голову и встречаюсь с его пылающим взглядом.