Ее лицо неестественного, желтоватого цвета. Она спит. Ресницы периодически подрагивают.
— Ты ей кто? — важно спрашивает парень.
— Я ей брат, — в тон ему отвечаю я.
— Это хорошо, что брат, — задумчиво отвечает он.
— Что, жениться собрался?
— Это вряд ли, — спокойно отвечает он. — У нее с собой сумка была. Она о ней все время говорила. Просила брату передать.
Я оглядываюсь на парня, стоящего теперь позади меня. Замечаю за стеклом какое-то движение. Сейчас меня увидит кто-нибудь из врачей и вышвырнет к чертовой матери. Под предлогом того, что здесь должно быть стерильно.
— А где сумка? — спрашиваю я. Мальчишка выглядит плохо. Получше Бонни, но сейчас видно, что он с трудом может ходить. Лицо такого же нездорового цвета. Несмотря на то, что он чуть полноват и должен выглядеть крепким, кажется, что если его пальцем толкнуть, он упадет.
— У врачей, наверное.
— Тебя как зовут? — спрашиваю я, замечая, как женщина лет сорока в форме врача подходит к стеклу и начинает гневно стучать по нему.
— Ифти, — отвечает он и протягивает руку.
— Микки, — осторожно пожимаю желтовато-коричневую ладонь. — Зачем тебе здесь деньги?
— Деньги везде нужны. Я с санитаром договорился. Он за десять евро согласен мне из «Макдональдса» еды принести.
— Не боишься, что тебе от бургеров хуже станет?
— Хуже не станет, недели через две меня вообще не станет, — вполне спокойно отвечает он.
— Пооптимистичнее, парень, — говорю я и невольно кошусь на Бонни.
— Если операцию не сделают, мне… — Он красноречиво проводит ребром ладони по шее. — А мне не сделают.
— С чего ты взял?
— У меня лишний вес, я азиат и недостаточно маленький и хорошенький для того, чтобы мне перечислили деньги на лечение, — с такой холодной рассудительностью могут говорить только дети.
— То есть за еду ты готов умереть? Не слишком дорого? — спрашиваю я.
— За хороший бургер жизни не жалко, — ухмыляется он.
Роюсь в карманах и нахожу еще одну бумажку.
— Следи за моей сестрой, понял? — говорю я. — Я могу на тебя рассчитывать?
Ифти кивает и кладет деньги под матрас. Он смотрит на кровать как на Голгофу, но все-таки залезает на нее.
— Молодой человек, немедленно покиньте палату, — раздается усиленный микрофоном голос женщины за стеклом. Она с тревогой наблюдает за мной и продолжает повторять эту фразу. Женщина стоит слишком близко к микрофону. Я могу слышать ее дыхание.
Поднимаюсь, касаюсь руки Бонни и иду на выход.
— Вы вообще понимаете, где находитесь? — шипит мне женщина-врач. Я ее не слушаю. Тут в коридоре замечаю парня из числа бывших друзей Бонни. На стуле для посетителей лежит его мотоциклетный шлем. Его руки в кожаных перчатках без пальцев сжимают стаканчик с кофе. Понимаете, да? Стаканчик с кофе!
— Пройдемте с нами, — говорит подошедший охранник и уже берет меня за локоть.
— Там моя сестра. Отведите меня к ее врачу, не тратьте время, — как можно быстрее говорю я.
— Родители приедут, разберутся, — бормочет тот, что постарше. Его одутловатое лицо и нависший над ремнем живот явно говорят о близости пенсии.
— У нее есть только я.
Воцарившаяся тишина напоминает минуту молчания. Я инстинктивно пытаюсь выдернуть руку из лап второго охранника.
В кабинете главного врача никого нет. Сажусь на стул и обхватываю голову руками. Так обычно делают, когда пытаются собрать расползшиеся мысли обратно в голову. Не получается. Мыслей нет. Только работающий на полную катушку кондиционер навевает ассоциации с моргом.
— Добрый день, молодой человек, — говорит вошедший в кабинет мужчина лет пятидесяти. Седой, толстый, какой-то обрюзгший.
— Может, расскажете, что случилось с моей сестрой? — не выдерживаю я.
Он начинает сыпать медицинскими терминами, которые я не то что понять, даже загуглить не смогу. Из всего более или менее понятные словосочетания: «критическое состояние», «требуется вмешательство».
— То есть ей нужна операция, да?
Вибек кивает. Воцаряется тишина.
— Молодой человек. Она попала в хорошую клинику, и здесь есть все необходимое для операции. Я узнал вашу ситуацию, и мог бы сделать все возможные скидки, но я не уверен… Не уверен, что это имеет смысл. Слишком сложная операция. Ваша страховка ее не покроет.
— Стоп. Государство очень мило отобрало у меня сестру, сказав, что я не в состоянии о ней заботиться. По большому счету детский дом должен заплатить за операцию или кто там?.. — начинаю я приходить в себя.