Крышка люка отъезжает. Звук металлического скрежета этого люка радует. Задираю голову и вижу Микки. Я хочу было начать умолять меня выпустить, но быстро понимаю всю бессмысленность подобных просьб. Весь он сейчас коктейль из нервов и адреналина. Можно было бы попытаться затеять драку и все-таки вылезти отсюда… но потом отгоняю эти мысли. У него наверняка при себе оружие. Да и убить ему ничего не стоит.
— Как… Бонни? — спрашиваю наконец я.
Микки продолжает смотреть на меня. Кажется, он даже не слышал вопроса.
— Жива, — глухо произносит он. Микки считает, что все должны переживать за его сестру.
— Я рада, — отвечаю я и пытаюсь разглядеть его лицо.
— Я больше, — отвечает он.
— Что больше? — не понимаю я.
— Больше рад, — поясняет он.
— Нельзя говорить «больше рад», — говорю я.
— Кто сказал?
— Что? Что нельзя так говорить? Грамматика.
— Слушай, ты говоришь это со дна подвала — ты не заметила, что я тут немного вольно трактую законы и правила? Особенно грамматики? — злится он и уже собирается задвинуть люк обратно, когда я в панике окликаю его.
— Что еще? — раздраженно спрашивает он.
— Книжки какие-нибудь хоть дай, тут невозможно находиться, — жалобно прошу я. Он медленно кивает.
— Только не «Пятьдесят оттенков серого», я тебя очень прошу, — уже вполне нормальным голосом добавляю я.
— Вот я сейчас не понял прикол, — отвечает он.
— Забей, — бормочу я.
Тут в меня летит какая-то маленькая книжка в мягком переплете. Она даже на книгу не тянет. Так, тоненькая брошюрка. Томас де Квинси. «Убийство как вид изящных искусств» — читаю на обложке.
— Издеваешься? — кричу я ему.
— Ага, — говорит он и задвигает дверь у меня над головой.
Когда он закрывает люк, здесь исчезают даже те три вшивых лучика солнечного света, что проникали сюда. Они дарили надежду. А сейчас я вновь остаюсь наедине со своими последними часами жизни. А, нет. Вру. Со мной еще Томас де Квинси. «Английский писатель, автор знаменитой „Исповеди англичанина, употребляющего опиум“», как гласит аннотация. Никогда не читала его знаменитую исповедь. Даже не слышала о ней.
Все читали про пять степеней умирания и тому подобные глупости? Я не читала, но слышала раз сто, не меньше. Отрицание, гнев, торги, депрессия и смирение — кажется, так. Глупости. За последние 48 часов я уже раз пять прошла все эти стадии сзади наперед и спереди назад. Особенно прикольный коктейль из гнева, депрессии и желания курить. Дикого и непреодолимого.
Еще одна проблема возникает спустя трое суток после того, как крышка люка захлопнулась в первый раз. Линзы. Зеленые оттеночные линзы. Моя мантия-невидимка, благодаря которой я могу видеть этот мир более или менее отчетливо, а вот мои настоящие серые глаза не видит никто. Это все громко и пафосно, но их нужно снимать после двенадцати часов ношения. Сутки в них можно пробыть легко, а вот на вторые в глазах появляется сухость. Возникает постоянно ощущение соринки в глазу, которое потихоньку перерастает в ощущение бревна в черепе. Мир потихоньку теряет свои очертания. Глаза слезятся.
По крайней мере я знаю, что прошло больше двух суток. Во всем нужно искать положительные стороны. Рано или поздно они сами отвалятся. Правда, есть вероятность, что к этому моменту я ослепну.
Проходит еще несколько часов, и дверь люка вновь открывается. Вижу волосы Микки. Он уже пытается скинуть пакет с едой.
— Стой! — ору я что есть сил.
— Что такое? — недовольно спрашивает он.
— Выпусти… — В этот момент он уже хочет закрыть люк. — Подожди. Дослушай до конца. Пожалуйста. Дослушай. Здесь нет душа, воды, сигарет, света…. Я знаю ведь, ты хороший. Я вижу. Так вышло. Понимаю. Просто разреши мне подняться наверх, умыться хотя бы. Я ведь человек. Живой, настоящий человек… — Микки молча смотрит на меня. Минуту. Две. Три. Наконец он молча «выпускает» лестницу, и та с грохотом выезжает.
У меня дух захватывает от радости. Я жаловалась на жизнь в автобусе Барселона — Берлин? Правда? Ну так вот, счастье — это когда тебе разрешают умыться.
— Только ненадолго.
Поднимаюсь и вылезаю из подвала. Вокруг слишком много света. Это довольно большая студия без минимального подобия ремонта. Все стены здесь раскрашены граффити. Прямо по бетону. В центре комнаты старый диван с протертой во всех местах обивкой. Кухня завалена коробками из-под пиццы. Такое ощущение, что это помещение оккупировали бездомные подростки.