— Это великолепно! Гениально! Это восхитительно! Ангельски! Изумительно!
С тех пор, когда я начинала петь или играть на фортепиано, неизменно слышала что-то подобное. Поначалу, признаться, это здорово смущало. Но потом я привыкла, да и репертуар у меня был не светский. Мудрая бабушка решила, что петь лучше в церковном хоре. По воскресеньям.
…
Со Скорпиусом Малфоем я познакомилась еще задолго до поступления в Хогвартс. Знаю, что миссис Фоули давала ему частные уроки на дому, но моя семья не могла позволить себе такой роскоши, потому с ним мы встречались пару раз в неделю на занятиях по нотной грамоте. У мальчика были непослушные пальцы и забавная мать. Когда они шли по улице — лицо женщины источало презрение ко всему окружающему миру: к солнцу, к жирным кошкам, лениво патрулирующим подоконники, и мороженщику, что вежливо здоровался с ней. Миссис Малфой лишь холодно кивала…
Но стоило ей зайти в музыкальный класс — ее настроение менялось решительно и бесповоротно. Здесь она становилась одной из нас и довольно живо участвовала в фортепианном споре, если мы принимались вдруг импровизировать. Тогда она горячо спорила о том, что Ad libitum* в такой пафосной вещи неуместно, и следует играть Adagio*. И она, конечно, разбиралась. Не поспоришь.
Странно, но мы такие непохожие, сдружились довольно быстро и часто после занятий она, бабушка Молли, Скорпиус и я, подолгу просиживали в кафе на углу. Мы, как и все нормальные дети занимались пончиками, а женщины беседой.
От Скорпиуса я узнала, что в их доме стоит огромный рояль, и он звучит намного лучше учебного фортепиано. И мне очень сильно захотелось попробовать его пальцами. Знать. Что это такое. Я озвучила это желание вслух. И тогда миссис тетя Астория пригласила нас на пятничный чай.
Дом Малфоев мне не понравился. И хотя он был огромным и ухоженным, но совершенно точно напоминал склеп в таком виде, в котором его рисовало мое детское воображение. Каменный пол музыкально, но гулко распевавший под ногами замогильные мелодии, такие же серые стены лишь при близком рассмотрении искрились чем-то слюдяным, выдавая в безликости дороговизну отделки. В общем, дом дышал на нас презрением: портреты древних представителей рода смотрели враждебно или же вовсе отворачивались. А один из предков Скорпиуса, обозначенный кудрявым шрифтом под рамой, как Карактак Берк, и вовсе попытался плюнуть.
Миссис Малфой, заметив это, с улыбкой показала названому родственничку язык и, прошествовав мимо, заметила:
— Не обращайте внимания. Они и при жизни всегда были в маразмах. А сейчас — ну просто детский сад.
— Изменница, — прошептал какой-то из портретов вслед, и я подумала тогда, что миссис Малфой, наверняка, только притворяется веселой. Вряд ли можно привыкнуть жить в таком неуютном доме.
Рояль действительно был белым, как небесное облако, и столь же странно смотрелся среди осенней серости стен. Не дожидаясь разрешения, я галопировала к высокой резной скамье, очевидно сделанной для низкорослого Скорпиуса. На ходу я распахнула белую крышку и… все… Дальше ничего уже не помню, только звучание того рояля. И это отличалось от всего, что я слышала раньше. Точно Ангелы небесные поселились под его крышкой и стучали теперь своими хрустальными молоточками по струнам.
— Да, это не Скорпиус, — улыбнулась миссис Малфой, когда я закончила.
— Да, это Моцарт, — ответила я, и женщина отчего-то рассмеялась еще громче.
Позже мы пили чай в большой и светлой столовой. Бабушка и дедушка Скорпиуса так к нам не вышли, хотя я слышала, как миссис Малфой отправляла за ними домового эльфа. Ее муж тоже появился с большим опозданием.
Помню, облик этого мужчины весьма удивил меня. Дома изредка говорили о семействе Малфоев, и ничего хорошего о нем я не услышала. Мало того, что Драко Малфой доводил до бешенства моих родителей в школе, так еще и поддерживал Темную сторону во время Второй Магической войны. И я искренне не понимала, как эта противная личность может оказаться мужем такой прекрасной женщины, как миссис Астория.
Но на проверку мужчина оказался не таким уж гадким. Конечно, он большей частью молчал, лишь поинтересовавшись сухо у моей бабушки, как дела у нее и у моих достопочтимых родителей. На что он получил еще более сухой ответ, что в нашем клане все спокойно и нормально. Зато мне очень понравилось, как он смотрел на свою жену. В короткие мгновения, что их взгляды сталкивались, лицо мистера Малфоя расцветало, исчезала глубокая морщина на переносице. Узкие его губы трогала улыбка, на которую миссис Малфой тут же реактивно краснела и отводила глаза. И тогда я подумала, что отец Скорпиуса не такой уж и страшный, только молчаливый чересчур. И что у него совершенно жуткий подбородок, которым впору орехи колоть…
По дороге домой я озвучила эту мысль бабушке, на что та неопределенно покачала головой и сказала: «Я мало знала Драко, но то, что рассказывали о нем твои родители и Гарри, говорило об этом мальчишке с дурной стороны. Хотя, на мой взгляд, он не был плохим или хорошим. Скорее слабым. Безвольным. Типичная жертва воспитания в богатом аристократическом семействе».
И в тот день я больше не думала о Малфоях, потому что бабушкина фраза натолкнула меня на размышления совсем иного рода: «Мальчик. Гарри… Мне мистер Поттер и мистер Малфой сами почти стариками казались, а она говорила о них, как о мальчишках». Потянув бабушку за руку, я вынудила ее остановиться и, оглянувшись, довольно раздраженно бросить: «Что?»
Тогда я ухватила ее лицо ладонями и расцеловала в обе щеки. А потом обняла крепко-крепко. Так, что стало трудно дышать.
— Нет, ты невозможно странный ребенок, — в ее голосе больше не слышалось раздражения. Она обняла меня, приподняв. Так, что носки моих туфель чуть оторвались от земли.
***
И я теперь мечтаю, чтобы кто-то точно так же мог обнять меня и поцеловать в нос. Сказать, что я необычная. Не странная… а необыкновенная. Теперь все больше говорят: «Не от мира сего. Чокнутая».
Потому что.
…
То, что с учебой не задалось, стало понятно как-то сразу и надежд, что это обстоятельство исправится не оставалось никаких. На первом же уроке по Зельеварению я обварила кипятком преподавателя. Дальше было хуже. Особенно не давалась мне Трансфигурация, и все попытки превратить любой из предметов хоть во что-то оказывались даже не отрицательными, а нулевыми. В отчаянии я предположила даже, что являюсь сквибом, но… дела на Защите от Темных Искусств шли не в пример лучше, чем на остальных уроках. Слабым утешением стали так же уроки мистера Лонгботомма в оранжерее. После очередной моей неудачи, он заклинанием нейтрализовал действие ядовитого сока, брызнувшего на мои руки, и говорил, что я здорово напоминаю его самого в школе. Еще он повторял, что мне просто нужно больше верить в себя, и тогда все получится. Но верить не получалось, ведь к недоуменному перешептыванию за спиной, как дочь Грейнджер может оказаться такой дурой, стали примешиваться откровенные насмешки.
Так к концу первого курса я стала едва ли не худшей из учениц. От самого позорного звания меня оберегало лишь постоянно бдящее око Скорпиуса, который не раз и не два на совместных занятиях протягивал мне руку, котелок или заклинание помощи.
Дома было не лучше. Мама смотрела на меня с укором, когда я роняла очередной бутерброд. Это обстоятельство, конечно, очень нравилось Живоглоту, тут же уничтожавшему его, но я все же ощущала болезненный тычок материнской коленки под столом.