Собираемся быстро: форма, «тревожные» сумки, водитель разбирается с путевыми листами и командировочными удостоверениями. Пока надеваю форму, кто-то мне дарит магнитик – новогодний подарок, декабрь же подходит к концу, и все понимают, что домой мы вернемся уже в январе.
Оперативная группа грузится в служебный транспорт. Выезжаем. Ехать нам около шести часов, и практически все это время телефоны разрываются – звонят начальники, заместители начальников, оперативные дежурные области, оперативные дежурные округа, московское руководство и московские оперативные дежурные. Всем нужны цифры – единицы, нули, двойки, тройки, – все это вертится в какой-то сумасшедшей круговерти: время выезда, количество выезжающих, телефоны, фамилии, маршруты, даты и т. д. Нам тоже нужны цифры: сколько пострадавших, сколько погибших, есть ли среди пострадавших и погибших дети, возраст детей, открыта ли «горячая линия», адреса больниц, моргов, адрес оперативного штаба, телефоны и данные местных психологов. Информационный стресс. В нагрудном кармане блокнот – все важные цифры записываю туда. Мы еще в пути, а блокнот уже порядком исписан.
Декабрь, темнеет рано. На часах вроде бы шесть вечера, а за окном сплошная ночь – только небольшая часть грязной обочины на долю секунды освещается красно-синими огнями проблескового маячка. Уже в пути начинаем распределяться по участкам работы – больница, штаб, «горячая линия», морг.
Так как зона ответственности моего подразделения – это весь Южный округ, то командировки дают мне возможность увидеть много городов, станиц, поселков, краев и областей. Местные достопримечательности увидеть, как правило, не удается – обзору открываются больницы, кладбища, морги и, если повезет, гостиницы.
По навигатору находим адрес городского морга, в котором уже находятся тела погибших. Едем туда всей оперативной группой.
Приехали. Снег покрыт твердой коркой – настом, – и мои тяжелые армейские «берцы» с хрустом пробивают дорогу. Вокруг все обледенело, и приходится предельно осторожно подниматься по ступенькам в здание с табличкой «Патологоанатомическое бюро». Длинное слово «патологоанатомическое» напоминает жизнь некоторых людей. Не всех, а только тех, у кого она действительно получилась длинной. Вытянутое одноэтажное здание – с виду обычное строение. Заходим внутрь. Сразу же отзваниваемся начальнику, заместителям начальника, оперативным дежурным области, оперативным дежурным округа, московскому руководству, московским оперативным дежурным – колоссальная трата времени. Приходится не только сообщить о прибытии на место, но и каждому ответить на множество зачастую ненужных и не относящихся к делу вопросов. Параллельно со всей этой суетой необходимо найти место для предстоящих ночевок и решить вопрос, где можно поставить отметки «прибыл-убыл» в командировочные удостоверения.
У входа в здание морга уже столпились люди. Предполагаемые родственники погибших. Утверждать, что это родственники, нельзя, пока не проведена процедура опознания – поэтому слово «предполагаемые». Произошло происшествие, погибли люди. Кто-то знал наверняка, что именно в том месте и в то время там находился его родственник или знакомый, телефон которого сейчас не отвечает. Кто-то просто не может дозвониться своему родственнику и не исключает вероятность его гибели в результате происшествия.
Здесь я не указываю, что именно произошло и в каком городе. Я хочу сознательно обезличить эту ситуацию, ведь, по сути, смерть – одна. Горе тоже одно. Поэтому от названия города, где это произошло, суть не изменится. Все это действительно произошло. Погибли люди. Погиб не один человек и даже не два и не три. Количество погибших – около двадцати. Именно столько жизней оборвалось в один момент, столько тел погибших привезли в черных мешках в морг для опознания. Кого-то из них собирали по частям.
Сейчас уже начнется первое опознание, и наша задача – сопровождение этой процедуры. Под запись предполагаемые родственники диктуют приметы предполагаемого погибшего. Все доставленные тела осмотрены, и по описанным приметам уже можно сделать предварительные выводы.
Как правило, всех погибших сортируют по половому и возрастному признакам: если родственникам предстоит опознавать женщину средних лет, то соответственно тела мужчин или детей предъявлять им не будут.
Два высоких парня, ростом под два метра, стоят здесь же, в коридоре, на входе. От них сильный запах алкоголя, они оба активно жестикулируют, кричат, постоянно задают один и тот же вопрос: «Как тебя зовут?» Говоришь им свое имя, но через время вопрос повторяется снова. Парни ищут своего знакомого – мы проверяем по спискам и находим человека с такими инициалами в графе «пострадавшие». Человек, которого ищут, жив. Пока жив. В таблице напротив каждой фамилии указаны полученные травмы. У человека, которого ищут два парня, – открытый перелом бедра. Я молчу и не говорю ни слова, кроме: человек с таким именем и фамилией в списках пострадавших, в списках погибших – не значится. Все. Я не могу дать гарантий. Нас, психологов, сейчас пять человек, и один из наших сотрудников успокаивает высоких парней с запахом алкоголя, говоря им, что человек, которого они ищут, жив и находится в больнице. «Все хорошо», – говорит им.