— Вы в милиции с этим были?
— Первым делом.
— И что же они?
— У них свои сложности, чтоб дело открыть — от родственников заявление нужно. Ну, и другие есть отговорки.
— Он что, сирота?
— Хуже. Мать… Отец лечится по алкогольному профилю. Сестра с хахалем на югах. Надолго.
Вентилятор отвернулся от хозяина кабинета, тот взял его пухлыми пальцами за затылок и поднес к своему виску. Редкие волосы, тщательно зачесанные на лысину, начали шевелиться, как неприятные мысли. Работнику газеты было чуть больше сорока, но от сидячего образа жизни он безнадежно расплылся, страдал одышкой и сильно потел. Военный пенсионер подполковник Мухин, подходивший уже к концу своего седьмого десятка, выглядел более подтянуто и браво, чем он. Только нос в обильных красных прожилках портил впечатление, наводил на непочтительные размышления.
— А вы, извините, кто?
— Подполковник Мухин. Леонтий Петрович. В отставке. Я в училище у Романа был по военной подготовке. А к вам пришел, чтобы опять-таки на милицейские органы повлиять. Они всерьез дело это не принимают. Лень им. А если пресса, резонанс… Ведь пытают парня. И ведь типическое явление. Помните, в ванной полгода девицу держал какой-то. Да и вам полезно. В том смысле, что громко прозвучит. Вы газета, вы не можете быть в стороне.
Журналист разочарованно отставил в сторону шумную воздуходувку и сделал губами «м-да, м-ня».
— Может быть, вы опасаетесь, что розыгрыш?
— Как вам сказать…
— Руку на сердце класть не буду, но всем им чувствую, что — нет. Не такой парень Роман. Всех розыгрышей — кнопку подложить учителю на стул или, извините, мочи в пиво плеснуть. До такой хитрости ему умом своим не дойти. Парень туповатый.
— А если кто-нибудь от его имени состряпал эти бумажки? По ним как-то слишком видно, что тупой.
Кулак с платком снова прошелся по лбу.
— Орфография тут… не говоря уж о пунктуации. Искусственно как-то…
— Да он так всегда и писал. Для его дел ему орфография не слишком нужна. А уж пунктуация…
— А красные чернила? Чуть не половина слов зачеркнута.
— Ну это уж я, извините, прошелся. Как-никак я педагог. Не мог же я к вам, к прессе, с открытым матом. Все же вы издание массовое. А насчет почерка не беспокойтесь. Я старые тетради Романа носил в милицию, они произвели сличение. Его, говорят.
— Его-то его, — журналист снял очки с толстыми стеклами и помассировал несчастного вида глаза. Подполковник, и без того сидевший прямо на неудобном стуле, еще больше выпрямил спину. Ему было жарко в кителе, хотелось почесать кончик носа. Очень хотелось. Но он не смел. Ему казалось, что этим он снизит свои шансы в разговоре.
Очки вернулись на место, заново вооружая взгляд газетного работника. Пухлая ладонь медленно легла на тощую стопочку исписанных листков.
— А кто этот Саня?
— Саня Бухов. Дружок Ромки Миронова. Такой же грамотей. У них сейчас бригада как бы. Приторговывают. Плохо я знаю их нынешние дела, не то что прежде. Компания не слишком светлая. При деньгах.
— Понятно.
— Он, Саня Бухов, мне и принес эти письма. Ему их, говорит, подбросили в почтовый ящик. Сначала он подумал, что шутка такая глупая. Как и вы подумал. А потом хватился — и он, и ребята, а Романа-то нет. Нигде.
— Сколько дней прошло с того момента, как появилось первое письмо?
— Точно не скажу. Неделя, наверное.
В наступившей тишине жужжание вентилятора стало самоувереннее. Журналисту дело явно не нравилось, но и отказаться от него впрямую он почему-то не мог.
— Хорошо, оставьте это у меня.
— А… э-э… они, это, не затеряются?
— Я сейчас сделаю ксерокопию, а оригинал верну вам.
— Хорошо бы.
Толстяк еще раз снял очки и еще раз помассировал глаза, как бы понуждая их поскорее разглядеть, в чем тут собака зарыта.
— А у вас нет своей версии? Вы ведь знаете ситуацию лучше всех, насколько я понимаю.
— Кто бы мог быть этот истязатель?
— Ну да.
Подполковник разумно покачал головой.
— Нет. Пока. Думал много. Многих примеривал. Но… Слишком заковыристый тип этот маньяк. Насколько берусь судить, обычные бандиты так не действуют. Это не денежное вымогательство.
— Да, пожалуй, это маньяк.
Журналист встал, держа трагические послания на весу.
— Сейчас я приду.
Как только он вышел, подполковник впился ногтями в кончик зверски чешущегося носа.
2
Леонтий Петрович Мухин жил в коммунальной квартире, в комнате, состоящей из 20 кв. метров и двух больших окон. Одно выходило лицом в обширный, но чахлый сквер, другое косилось левой своей створкой на трамвайную остановку. Уже давно, лет десять назад развелся подполковник со своей супругой, оказавшейся после размена семейного очага на другом конце города, в большой светлой комнате вместе с младшим ребенком, дочерью Татьяной. Старший ребенок проживал в то время уже отдельно, хотя и несчастливо.