– Столкновение научных теорий вызывает всего лишь бумажные молнии, а они не убивают. Я с ходу могу назвать пятьдесят человек из академической среды, которые, мягко говоря, не удовлетворены деятельностью Модеста Анатольевича. Они распускают о нем самые уморительные, фантастические сплетни. Они, может быть, даже обрадуются его смерти, но чтобы взять и убить… или там подослать убийцу… бред!
– Все же назовите основных научных оппонентов академика Петухова.
Я, иронически улыбаясь, прижал руки к груди.
– Поверьте, это не тот мир, где…
Но он смотрел на меня с такой спокойной требовательностью, что я назвал, назвал несколько фамилий. Пусть, в самом деле, наши доблестные контрразведчики поближе присмотрятся к деятельности, например, профессора Шикунова или, скажем, доцента Мануэльянца. Нечего было безграмотно злорадствовать на газетных полосах и ревниво рычать на академических сборищах. И публициста-скотину Кириллушку Корнеева, вряд ли есть в целом свете подлец подлее.
Аникеев все записал. Вид у него был усталый и какой-то неазартный. Дело это, мне кажется, рисовалось ему смутным и громоздким, без проблесков хоть какой-нибудь осмысленной версии. И взято уже небось на контроль раздраженным, невыспавшимся начальством. Академика, собиравшегося на встречу с самим президентом, зарезали, а почему? зачем? для чего? даже приблизительно представить себе невозможно. Барсукова и Фила, конечно, уже ищут, но, когда отыщут, к какому мотиву придираться? То, что американец и Барсуков удалились по-английски, нехорошо, но само по себе не преступно.
Подчиненные Аникеева стучат каблуками по дачным паркетам, бродят по мокрой траве, заглядывают под хвост кустам, в их поведении не чувствуется ожидания близкой удачи.
Сейчас я, кажется, брошу следственной бригаде спасательный круг.
– Знаете, что я хотел вам еще рассказать?
Следователь в который уж раз потрогал бородавку.
Я его уже немного изучил. Он так делает, когда успокаивает себя. Меня он, конечно же, считает болтливым ничтожеством и не ждет ничего, кроме бородатых околонаучных басен. Впрочем, очень даже хорошо, что так. Если человек считает кого-то глупее себя, он перестает относиться к нему с подозрением.
Изображая неожиданное просветление памяти, я подробно и даже красочно описал Аникееву вечерний разговор Барсукова с Модестом Анатольевичем. Надо ли говорить, что следователь оживился? А когда я дошел до слова «рукопись», он чуть заметно улыбнулся.
– Рукопись? Барсуков требовал у него рукопись?
– Да. Мне было очень хорошо слышно. Причем Барсуков говорил так, словно обладание этой рукописью для него вопрос жизни и смерти.
– Но Модест Анатольевич дверь так ему и не открыл?
– Да, она оставалась на цепочке.
Аникеев все записывал, записывал, записывал.
– Модест Анатольевич вел себя так, словно опасался Барсукова?
– По крайней мере, на это было похоже.
К воротам дачи подкатил «рафик» скорой помощи. Аникеев подозвал одного из своих безликих помощников.
– Там наверху закончили?
– Примерно еще на час работы, товарищ майор. Там какие-то непонятные следы на лестнице.
– Скажи медицине, пусть подождет.
Что там еще могут быть за следы?! Никаких там не может быть следов! Главное не терять самообладание. И гнуть свою линию. И я начал рассказывать товарищу майору о том, как разволновался, как занервничал Барсуков, когда Вероника привезла американца, да не просто американца, а американца-издателя.
– Они ведь, штатники, работают оперативно. Услышали по радио, что у академика Петухова есть скандально интересная рукопись, и тут же прислали человека. Причем уже наверняка с текстом договора, с подписанным чеком и все такое. На мой взгляд, этот Фил не производит впечатления серьезного человека. Но я бы не взялся что-то утверждать определенно. У них и нобелевского лауреата можно застать в дешевой майке и мятых джинсах, и миллиардеры любят повалять дурака.
Аникеев, усилено строчивший в своем блокноте, резко остановился. Видимо, обнаружив, что записывает не информацию, а мои вполне досужие размышления о манерах американских миллиардеров.
– Насколько я понимаю, вы были секретарем Модеста Анатольевича.
– Вы хотите спросить меня, не знаю ли я, о какой именно рукописи идет речь?
– Именно это я хочу спросить.
– На этот вопрос ответить не так-то просто.
Майор погладил бородавку.
– Почему?
– Модест Анатольевич принадлежал к тому типу мыслителей, самым ярким представителем которого можно, пожалуй, назвать Леонардо.
– Поясните, какого такого Леонардо?