За годы Ириного девичества их квартиру на Малой Бронной кто только не навещал. Над Ириной, казалось, со школьной скамьи тяготело географическое проклятие. После финского беженца по музыкальной линии здесь был иранский студент-медик, который, встав на одно колено посреди площади Джавахарлала Неру, торжественно предложил Ирине стать его женой. Второй. Первая терпеливо ждала его на родине. Потом был украинский политик, сообщивший, что скрывается от преследований за широту взглядов. Через два свидания, которые заключались в прогулках по парку Сокольники (политик отказался покупать билет и пригласил Ирину проникнуть в парк через дырку в заборе, утверждая, что он последний украинский романтик) и сопровождались проливным дождем и хот-догами, политик переехал к Ирине с небольшим чемоданом. В чемодане были смена белья и армейская фляга с коньяком. Так началась их совместная жизнь, и Ирина познала радости гражданского брака. Она готовила галушки, борщ и котлеты по-киевски — политик благодарно поедал их и успешно прибавлял в весе, а по ночам слушал радио «Свобода» по портативной радиостанции. Все было хорошо, пока в дверь не позвонили... Последний романтик оказался беглым бухгалтером одной из политических партий, которого разыскивали за растрату партийного бюджета. «Жди меня, и я вернусь!» — навзрыд декларировал политик широких взглядов Симонова, когда бывшие братья по оружию заталкивали его в Volkswagen. Политический конфуз имел еще некоторое количество неожиданных последствий. После отъезда любви всей жизни Ирина мама недосчиталась пары серебряных пепельниц и чешского сервиза. На ее лице появилось выражение, которого не было раньше, и Ирине пришлось переехать на съемную квартиру.
Никто не мог бы упрекнуть Иру в том, что она недостаточно трудилась, чтобы построить свое женское счастье, скорее она была слишком активна. Ирина не верит в простое счастье и с готовностью берется за сложные, можно даже сказать, безнадежные случаи; мужчины в лице Ирины получают невероятный карт-бланш, как будто природа, смягчившись, одаривает их сполна за тех неприступных, требовательных самок, которые захватили все свободное пространство внутри Садового кольца и неумолимо продвигаются в регионы.
— Что им нужно? — риторически вопрошала Ирина, глядя на меня большими грустными глазами. — Я же иду на любые компромиссы. — И она потянулась к моей занавеске.
Обычно я опасаюсь давать подругам советы по поводу их личной жизни, особенно в таких очевидных случаях, как Иришкин. Мне абсолютно понятно, что им нужно всякий раз разное, но стоит лишь подправить кое-что в консерватории, т. е. в самом отношении Иры к себе, и результаты будут другими. Сейчас же, если представить мужчин глазами нашей Иры, можно увидеть коробку, забитую абсолютно одинаковыми шоколадными яйцами «Киндер сюрприз». Это схематичные мужички, притягательные и загадочные, каждый со своей изюминкой. Хватай любого, пока есть, все равно непонятно, какая игрушечка так тарахтит внутри! И неважно, что у тебя уже собралось восемь неуклюжих бегемотиков со скейтбордом и девятый тебе не нужен. Не повезло! Берем следующего, и так до несварения желудка. Я уже раз девяносто объясняла Ире, что думаю по поводу ее бесконечных экспериментов. Однако, если на работе ко мне прислушиваются, заставить подругу хотя бы на секунду увидеть во мне профессионала невозможно.
— Почему ты начинаешь сразу искать нового мужика? Дай себе отдых. Хотя бы полотенца в ванной поменяй.
— И все-таки он жестокий.
— Неделю! Дай себе неделю! Съезди на дачу... или там возьми путевку, развейся, подыши воздухом, в конце концов!
— Только жестокий человек мог так поступить! Такой, как Гитлер. Он и внешне похож.
— Отпуск тебе просто необходим. Ну можно и в Германию, конечно. Или в Австрию. Подумай только: никаких волнений, никаких мужчин...
— А в Киев с Киевского вокзала едут, да? Ты мне все правильно советуешь. Поеду в Киев, вступлю в его дурацкую партию и охмурю партийного лидера. Пусть застрелится от ревности.
Ирина не видит меня и не слышит. Я могу надеть на голову бумажный пакет и продолжать вести непринужденную беседу, а она ничего и не заметит. Я уже смирилась с тем, что моя роль в жизни — это слушатель, а не рассказчик. Но видимо, что-то во мне есть такое, располагающее к откровениям, иначе чем объяснить то, что все знакомые и незнакомые люди так и тянутся излить мне свою душу? Понятно, подруги, но почему это делает мой дантист (может быть, пользуется служебным положением и тем, что я не могу сказать ему «заткнись», когда челюсти свело от наркоза)? Откуда я знаю, что продавщица зелени, торгующая недалеко от моего дома, живет со строителем, который на десять лет ее младше? Ирине стоит отдохнуть от мужчин, а мне давно уже хочется отдохнуть от чужих откровений. Но, к сожалению, даже в отпуске это сделать не так просто, как кажется. В мире почти не осталось мест, где кто-нибудь не страдает от неразделенной любви, и всем этим несчастным просто необходимо повиснуть на чьих-нибудь свободных ушах.