В голове возникает мысль: наверное, вчера я все-таки должен был снять шорты.
Вдыхаю, но воздух не идет. В панике я переворачиваюсь на спину и выныриваю на поверхность. Хлоя сидит на краю ванны и смеется:
— Русалок не встретил, морячок?
Мэтт, завернутый в полотенце, заглядывает в ванную и подозрительно на меня смотрит.
— Зачем ты это сделал? — спрашивает он, сморщив от отвращения нос.
Я вытаскиваю трубку изо рта.
— Что сделал?
— Отодрался от пола и даже проснулся. Зачем ты встал — тебе ведь не надо на работу идти.
— Потому что, брат мой, — говорю я, снимая костюм человека-амфибии и снова превращаясь в обычного молодого человека, — работать мне все равно надо. — Вынимаю затычку из своего океана, встаю, вылезаю из ванны, протискиваюсь мимо Хлои, которая отводит взгляд, и оборачиваюсь в полотенце. — Именно этим я сейчас и собираюсь заняться.
ПИКНИК
В четверг утром меня ждет сюрприз: мне приснилась Эми. Мы сидим с ней на пляже тропического острова, солнце тонет в море, опуская за собой темный звездный занавес. Тепло, но я все равно прижимаю ее к себе.
— Так хорошо, — шепчет она; ее голова на моем плече, и волосы щекочут щеку. — Я могла бы всю жизнь так просидеть.
— Да, хорошо.
Но прежде чем я успеваю еще что-то сказать — а мне есть что ей сказать, — слышится громкий вой. Я оборачиваюсь, но вижу только пальмовые заросли в глубине пляжа. Потом пронзительный вой переходит в бешеный лай. Я поворачиваюсь к Эми, и она поднимает на меня взгляд. Сначала меня охватывает такой шок, что я не могу отреагировать на то, что вижу: из шеи Эми вырастает волчья голова, с клыков капает слюна. Я парализован ужасной картиной и протяжным воем, исходящим из ее пасти, который переходит в рев. Но потом я отталкиваю ее, поворачиваюсь и бегу по песку, моля о помощи и спасении.
Просыпаюсь весь в поту, даже подушка мокрая. Но жуткий рев не затихает. Потом сердце успокаивается: я понимаю, откуда идет звук, — это вопит мой будильник Толстый Пес. Протягиваю руку к тумбочке и запускаю своего мохнатого друга в стену. Ударившись, он взвизгивает от боли, падает на пол и замолкает.
Толстого Пса мне подарил на Рождество мой брат, техноманьяк. Когда будильник включается, то начинает тихонько пыхтеть, потом пыхтение перерастает в рычание, завывание и бешеный лай и в конце концов переходит в оглушительный рев. К подарку прилагалась открытка с надписью: «Новая девушка для моего брата. Хо-хо-хо. Большой Билли». Мудрый братец. Хотя это не худший из его подарков. Во всяком случае, это лучше, чем электрическая грелка в форме носка, которую он подарил мне в прошлом году.
Что касается вторжения в мои сны, Толстый Пес проделывает это не в первый раз. И это меня радует, потому что иначе я бы непременно решил истолковать сон с точки зрения Фрейда. Например, так:
А. Тихий пляж означает, что мне не хватает покоя и понимания; удивительное превращение Эми в волка в тот момент, когда я собираюсь сказать ей о своих чувствах, означает мой страх потерять независимость; следовательно, налицо моя эмоциональная незрелость и одна лишь мысль о серьезных отношениях вызывает у меня ужас.
Б. В Эми что-то есть от собаки, и мне она не очень нравится.
Поскольку упругость моего пениса явно вызвана постоянными мыслями о сексе с Эми, версия Б отпадает. Так что остается версия А. Но она тоже не подходит. Нет у меня никакой эмоциональной незрелости. Потому что эмоций у меня не меньше, чем у всех остальных. Просто я в них очень избирателен. И никакого страха у меня нет. Чего бояться-то? Пока в наших отношениях диктую правила я, а не Эми. Ведь она сама мне позвонила во вторник. Да, конечно, я то и дело подкидывал новые темы, чтобы продлить наш разговор. Ну и что — это же нормально. Просто я общительный парень. И я сам контролирую, насколько далеко могут зайти наши отношения. И в любой момент ничего не стоит все бросить и уйти. Подумаешь. Я теряю свою независимость? Чушь собачья. Я завишу от нее не больше, чем когда познакомился с ней.
Все, Фрейд свободен.
Я беру телефон.
— Привет, Эми. Это Джек. Как насчет пообедать вместе?
На другом конце провода раздается долгий, нежный и — придется это признать — очень сексуальный стон.
— Джек?
— Да, парень, с которым ты провела все выходные.
Снова стон.
— Который час?
— Примерно полдевятого. Она прочищает горло. — Это… э-э… как дела?
Слышу, как Мэтт выходит из ванной.
— Неплохо. А ты почему еще спишь?
— Сегодня не надо на работу. В агентстве ничего не подыскали. — Голос грустный.
— Извини. Я тебе не дал выспаться, да? — Нет-нет. Хотя… да. — Она смеется. — Но ничего страшного. Приятно снова тебя слышать.
Тишина. Слышу, как она переворачивается в постели. Представляю, как она лежит сейчас там, волосы разметались по подушке, глаза закрыты. Жалко, что я сейчас не с ней.
— Пообедать, — говорит она. — Да, отлично. А где? Я смотрю в окно.
— Похоже, день сегодня выдался отличный. Как насчет Гайд-парка? Устроим пикник, позагораем.
— Здорово. Во сколько? И где? Парк большой.
— Ты можешь забрать меня с работы. — Едва закончив фразу, я понял, что облажался.
Она не понимает — слышу по голосу.
— В смысле — домой за тобой заехать?
— Э-э-м… Нет! — Придется выдумывать на ходу. — В галерее в Мэйфейр. Это галерея моего друга. Он уехал, и я обещал за ней присмотреть…
— А, понятно. Давай адрес.
Мы поговорили еще несколько минут, потом я кладу трубку, потягиваюсь и встаю с постели, бодро насвистывая. Голова ясная и трезвая. Причина — минувший понедельник. В понедельник около одиннадцати утра я отправился в мастерскую и принялся за работу. С того времени и до позднего вечера — был уже одиннадцатый час — я сделал всего два коротких перерыва — на обед и на кофе, когда Мэтт вернулся с работы. Все остальное время работал — никакого телевизора, никакого лодырничанья в саду.
Я уцепился за идею, которая возникла у меня, пока я лежал в ванной, выпаривая свое похмелье: игрушки для больших мальчиков. Перерыл у Мэтта всю коллекцию журналов «GQ», вырезал оттуда фотографии модных аксессуаров, а затем составил из них коллаж на доске. Потом позаимствовал машину Мэтта и слетал в Челси, в художественный магазин, где купил холст размером три на восемь футов. Пришлось у машины крышу опустить — иначе холст не помещался. Остаток дня я делал наброски и грунтовал холст. А потом меня зацепило и я уже не мог никуда от этого деться — все время был как под кайфом. Я знал, что результат моих трудов все изменит. В таком состоянии я провел вторник и среду. Как только закрывал галерею, спешил домой, не заглядывая по дороге даже в бар. Дома не отвлекался — никаких сериалов, никакого футбола. Только работал. То есть занимался тем, чем и должен был заниматься все последние шесть месяцев.
— Чем это ты так доволен? — спрашивает Мэтт, когда я вхожу в кухню.
— Жизнью, Мэтт. Просто доволен своей жизнью. — Достаю глубокую тарелку, насыпаю туда мюсли и заливаю их молоком.
— Да? Сегодня особенный день?
— Нет, все как обычно — иду в галерею.
— Понятно… Да, кстати, на автоответчике есть для тебя сообщение.
Я смотрю в свою тарелку, не заинтересовавшись новостью.
— От кого?
— Маккаллен.
Я чувствую на себе его взгляд.
— Что ей надо?
— Ну, не твое тело, если тебя это еще интересует. Улыбка появляется против моей воли.
— Ой, как смешно.
— Она просто спросила, приходить ли завтра в назначенное время. Позировать, не больше.
— Ох…
Он ждет, что я продолжу фразу. Но это все.
— Ты по-прежнему полагаешь, что у тебя есть шанс? — спрашивает он.
— Поживем — увидим.
Он подозрительно поднимает бровь.
— Ну-ну.
— Что ты имеешь в виду?
— Отгадай с трех раз. Имя из трех букв. Начинается на Э, заканчивается на И.
— А при чем тут Эми? — Я снова опускаю взгляд в тарелку.
— Это ты мне скажи.
— Не знаю. В чем дело?
— Ты снова собираешься с ней увидеться?
— Я этого не говорил.