— Мммммм?
— Пора вставать. Тебе пора уходить. Я уже опаздываю.
Она трет кулаками глаза, смотрит на свои часы и жалобно стонет, натягивает на себя одеяло:
— Еще нет и девяти. Ты же вчера сказал, что сегодня не работаешь… Я думала, мы устроим выходной… Помнишь, мы же договорились.
Это правда. Под этим предлогом я привел ее сюда из клуба.
— Я помню, — говорю я, а дальше вру напропалую, — но только что звонили из галереи. Один американский коллекционер заинтересовался моими работами. Он хочет встретиться со мной. Сегодня утром. Днем улетает обратно в Лос-Анджелес, так что выбора у меня нет.
— Ну хорошо, — ворчит она и садится на кровати. Когда Кэт Брэдшоу приняла душ и оделась, часы уже показывали четверть десятого. Она прошла на кухню. Там сижу я, делая вид, что внимательно рассматриваю кухонный стол. Он и впрямь достоин внимания. Сделан из вывески паба — придумка Мэтта. Жаль, что мы не смогли оставить ее висеть над входом. Просто некоторые из бывших завсегдатаев паба «Войско Черчилля» не отличались большим умом и приходили к нашим дверям посреди ночи в поисках заснувших и забытых собутыльников. Я по-прежнему пялюсь на стол. Уинстон Черчилль смотрит на меня неодобрительно. «Никогда в истории человеческих взаимоотношений…» Ладно, ладно. Пора действовать.
Я не предлагаю ей:
а) выпить кофе;
б) подвезти ее домой;
в) поболтать.
Вместо этого отталкиваю свою кружку и встаю:
— Пошли.
По дороге к двери стараюсь вспомнить, что прочитал в ее документах. Слышу, как она цокает по плиткам у меня за спиной. Так, живет она в Фулхэме, значит, может доехать на метро.
— Метро отсюда в двух минутах ходьбы, — говорю я, как только мы выходим из дома.
Я запираю дверь, и мы проходим метров двадцать вниз по улице, где стоит навороченная тачка Мэтта.
— Твоя? — спрашивает она, видя, как я кладу руку на крышу машины.
— Да, — отвечаю я, быстро проходя дальше. — Короче, в конце улицы свернешь налево. От поворота еще метров четыреста, и ты на станции.
Вместо того чтобы попрощаться, уйти из моей жизни и вернуться в свою, она смотрит через дорогу, и взгляд ее задерживается на автобусной остановке.
— Знаешь, — говорит она, — я поеду на автобусе. Так будет быстрее.
— Хорошо, — соглашаюсь я, хотя прекрасно понимаю, что быстрее так не будет. — Увидимся.
— Да? — Она неуверенно смотрит на меня. — Я оставила свой номер у тебя в комнате. На пачке сигарет. На столе у кровати.
— А ты что, не едешь в Австралию?
— Еду, но через шесть недель.
— А…
Несколько секунд мы стоим в неловкой тишине, оглядываясь по сторонам.
— Ну так что, ты едешь? — спрашивает она.
— Конечно. Сейчас. — Растерянно подергав ручку двери машины, изображаю на лице недовольство. — Ключи забыл.
Махнув ей на прощанье и стараясь не смотреть в глаза, говорю:
— Пока, увидимся еще.
— Как скажешь.
Быстрым шагом я направляюсь обратно к дому, закрываю за собой дверь. Смотрю на часы: двадцать минут десятого. Крадучись обхожу дверь в гостиную и перебегаю за барную стойку, которая идет вдоль задней стены. Из-за своего прикрытия выглядываю в окно. Кэтрин Брэдшоу стоит на автобусной остановке прямо напротив нашего дома. Я опускаюсь на колени и поднимаю взгляд на ряд пустых бутылок с дозаторами. Черт! Как я устал! Выдохся. Салли Маккаллен, девушка, о которой я грезил последние две недели, должна быть здесь через полчаса. А Кэтрин Брэдшоу стоит на остановке, где автобусы проходят реже, чем кометы над Землей. Ей даже нечем заняться, пока ждет автобус: нет с собой ни журнала, ни газеты, ни плейера, и она развлекается тем, что зырит на дверь нашего дома, ожидая, когда я оттуда выйду, сяду за руль чужого кабриолета и поеду на встречу с несуществующим американским коллекционером.
Мой внутренний голос бубнит: «Ну и что? Допустим, ты не выйдешь и подтвердишь ее предположения, что вся эта ерунда с галереей и коллекционером — всего лишь уловка, чтобы избавиться от нее. И что с того, если она все еще будет торчать на улице, когда ты выйдешь встречать Салли Маккаллен? Вы только что познакомились и не собираетесь продолжать отношения. Почему вообще не сказать ей правду? Что тут такого ужасного? Мог бы просто выразить ей сердечную благодарность за милый секс. Было клево. Дверь направо. Жизнь стала бы намного проще».
Но тут вступают в разговор и другие голоса.
Эгоист внутри меня говорит: «Она — соседка и подруга Хлои, а Хлоя — твой друг. Кинуть Кэтрин — все равно что кинуть Хлою. Валяй, продолжай в том же духе, и круг твоих друзей сузится до собственной персоны».
Тут вступает Трус: «Ты же не хочешь, чтобы она решила, что ты — грязная свинья, да еще и другим об этом рассказала?»
Честный парень: «Ты — хороший парень, а хорошие парни не унижают и не обижают хороших девушек».
Каждый из голосов по-своему прав, но ни один из них не прав на все сто процентов. В самом деле, истина не имеет ничего общего с этими рациональными размышлениями и умничаньем. Все элементарно. Просто меня так воспитали, я так запрограммирован. Я не думаю, правильно поступаю или нет, а действую инстинктивно.
Легко уверять себя, что, избавившись от постоянной подруги, ты вернешь себе свои холостяцкие привычки. Я расстался с Зоей Томсон где-то между шестью и девятью часами вечера в субботу 13 мая 1995 года. То есть после того, как вернулся от матери, где провел выходные в душевных муках и тяжких думах, но до того, как приехал отец Зои, чтобы забрать ее из нашей арендованной квартиры, которую на протяжении предыдущих 15 месяцев мы пытались сделать своим домом. Мы встречались с ней чуть больше двух лет. В последующие месяцы в моих привычках произошли кое-какие перемены:
A. Я бросил использовать кондиционер для белья и стал с удивлением замечать, что в моих носках образуются дыры.
Б. Перестал менять зубную щетку каждые три месяца, и она стерлась до состояния старой циновки.
B. Научился подравнивать ногти на ногах руками вместо ножниц.
Г. Стал переворачивать простыню на обратную сторону каждые две недели вместо того, чтобы стирать ее.
Д. Перестал мучиться чувством вины, общаясь с «ненадежными» представителями противоположного пола («надежными» считались девушки моих друзей, мои давние подруги, с которыми смогла подружиться Зоя, или Зоины подруги).
Е. Стал заниматься сексом в презервативе.
Ж. Стал спать в обнимку с подушкой вместо подружки.
3. По воскресеньям просыпался с желанием снова увидеть рядом женщину, с которой захотелось бы провести весь выходной.
Однако другие привычки и навыки, привитые мне Зоей, стали частью меня самого. В их числе:
A. Привычка спать на правом краю постели, хотя теперь все двуспальное пространство было в моем распоряжении и я мог спать хоть по диагонали.
Б. Мытье посуды после каждого приема пищи вместо обычных блицтурниров по мытью гор посуды каждые выходные.
B. Любовь к овощам и салатам вместо прежней уверенности в том, что в наше время их можно заменить витаминами в таблетках.
Г. Привычка опускать после себя сиденье унитаза.
Д. Привычка смотреть сериалы.
Е. Привычка менять тему разговора, если в компании, где присутствуют девушки, заходит речь о футболе.
Ж. Умение смотреть женщине в глаза, а не в декольте, разговаривая с ней.
3. Убежденность в том, что внутри другие люди столь же ранимы, как ты сам, какими бы они ни казались снаружи.
Как бы там ни было, я не Фрейд и не могу объяснить, почему некоторые из привитых Зоей привычек остались, а другие отмерли. Одно могу сказать точно: те, которые сохранились, теперь являются неотъемлемой частью моей личности, как отпечатки пальцев. В том числе и убежденность в хрупкости и ранимости других людей.
Конечно, есть шанс, что Кэтрин Брэдшоу будет рада распрощаться со мной на веки вечные не меньше моего. И вполне возможно, номер ее телефона, оставленный у меня в комнате, — всего лишь акт милосердия по отношению ко мне, или к себе, или к нам обоим. И может быть, если я ей позвоню, она прикинется, что незнакома со мной, и, едва узнав мой голос по телефону, вдруг обнаружит свою способность бегло изъясняться на китайском. Но все же есть шанс, что я ей небезразличен. А это значит, что, если я плохо с ней обойдусь, мне самому станет тошно. То есть нужно действовать наоборот: поступить с ней хорошо, чтобы потом было легко на душе. Эгоистично и альтруистично одновременно. Отличный рецепт по очистке совести.