становится он безродным,
безродным становится,
безликим.
ОДНАЖДЫ У ТЕЛЕВИЗОРА
В самый разгар симфонии — вдруг
У телевизора выпал звук.
Все так же сиял голубой экран,
В нем зрелище стало немым шумом.
Но, перейдя на беззвучную грань,
Оркестр вмиг заболел безумьем.
Дирижер прыгал, как шимпанзе,
Руками махал с идиотским видом;
Вон пианист истерику выдал,
Мчась по клавишному шоссе;
Дева из полотна Боттичелли
Арфу щипала во всю свою страсть;
Ростропович
ярился,
стремясь
Перерезать
горло
виолончели;
Тарелки, тарелки
одни на других
Зря хлопотали.
Флейтисты без шутки
Держали у рта немые гудки
и дули в них,
как
дураки!
Вихри волос. Напряженные мускулы.
Что за ужасная кутерьма…
Эй, скорее: стихов или музыки -
Мир без лирики сходит с ума.
ЖИЗНЬ
О, как обожал он жизнь!
В стихе завихрен, как в смерче,
Владел им особый джин:
Демон бессмертья.
Отлично демон служил!
(Не душу ль поэт ему продал?)
Поэт
огромно
жил:
Работал, работал, работал.
Как бык, работал… Как раб…
Как
четыре
негра…
Он строил воздушный корабль,
Каждая снасть из нерва.
Он каждое слово — на зуб,
Как проверяют червонец:
Они его правду несут,
Колоколами трезвонят.
Поэзии божество
Всходило из мощных прелюдий.
И мир услышал его,
Прислушались к песням люди.
Враги
давно
на дне.
А он все думал о смерти:
Возвыситься бы над ней
В граните, бронзе, меди!
Всю жизнь работал, как бык,
Всю жизнь ковал бессмертье.
Умер -
И стал велик.
А жизнь прошла — не заметил.
ШВЕЦИЯ
Огоньки на горизонте светятся.
Там в тумане утреннего сна
Опочило королевство Швеция,
Говорят, уютная страна.
Никогда не знала революции,
Скопидомничала двести лет;
Ни собрания, ни резолюции,
Но у каждого велосипед.
В воскресенье едет он по ягоды,
Ищет яйца в чаечном гнезде.
Отчего ж в аптеке банки с ядами,
Черепушки в косточках везде?
Почему, как сообщают сведенья,
Несмотря на весь уютный быт,
Тихая классическая Швеция -
Страшная страна самоубийц?
В магазинах гордо поразвесила
Свитера, бюстгальтеры, штаны…
Только где же у нее поэзия?
Нет великой цели у страны.
Что же заставляло два столетия
Жить среди вещей, как средь богов?
Смерти не боится Швеция -
Страшно выйти ей из берегов.
1964
«Наука ныне полна романтики…»
Глуп, как поэт
Наука ныне полна романтики -
Планк, Лобачевский, Эйнштейн, Дирак…
А где-нибудь на просторах Атлантики
Живет на краю эпохи дурак.
Атомный лайнер проходит, как облако,
Луч его стаю акул пережег.
А дурачок невзрачного облика
Тихо выходит на бережок.
Сидит он в чудесной тенистой тайне,
Счастьем лучится все существо.
Ах, поскорей бы умчался лайнер:
Русалка боится шума его.
И лайнер уходит, уходит, уходит,
Как именинник, по горло в дарах…
Вы, умники, знаете все о природе,
А вот русалку целует дурак.
ОКЕАНСКОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ
Пепел сигары похож на кожу слона:
Серо-седой, слоистый, морщинистый, мощный.
За ним открывается знойная чья-то страна,
Достичь которую просто так — невозможно.
Но аромат, словно запах женских волос, —
Так пахнут на солнце морские сушеные стебли
Под жарким жужжанием хищных, как тигры, ос…
И все это, все это — в толстом сигарном пепле.
ДИНОЗАВР
Вот тут, где молоденький явор
Красуется у реки,
Когда-то гигант динозавр
Прошел в четыре руки.
Бездушье, сколько ни пялься,
Не видит ни зги пред собой.
А здесь не только пальцы
Оттиснулись в магме седой:
Я вижу хребет зубастый,
Блеск доспехов крутых,
Глубокий и все-таки ясный
Щек полужаберный дых.
Что нас волнует при виде
Такого, как этот след?
Культурой ли нам привиты
Виденья дремучих лет?
И мы, оголтело глазея,
Гадая на все лады,
Смотрим с лицом ротозея
На чуждые эти следы…
Но вдруг на миг заметалась
Ящерица. Она,
Найдя следы, замечталась,
Будто с дремотного сна…
Ползет сквозь всякую заваль,
В себе затаивши века:
Ведь это сам динозавр,
Уменьшенный до вершка!
Но я возродил химеру,
Ее увеличив опять,
Плыву в мезозойскую эру
Лет миллионов на пять.
Стоит серебристы явор,
На ветках — сушка белья.
Здесь как-то прошел динозавр…
Быть может, это был я.
ТРИЦЕРАТОПС
В древнейшем мире, когда потом
Еще и не снился эрам,
Жил на земле трицератопс,
Он был исполинским зверем.
Веками ревел в косматую тьму.