На той же выставке побывал и А. Н. Толстой, поделившийся своими впечатлениями в статье «Поиски монументальности», вышедшей в «Известиях» 27 февраля 1932 года. Толстой буквально повторяет Аркина: «На помощь нам — все культурное наследие прошлого, просвещенного и организованного диалектической философией»[115], — и далее дает краткий экскурс в историю архитектуры, — от Древнего Египта до небоскребов и Ле Корбюзье, — написанный ярко, но строго с марксистской точки зрения («Корбюзьянство — это порожденный качеством материала эстетизм верхушки буржуазии», а небоскреб — это «волшебный замок для верных слуг капитала»[116] и т. п.). Толстой задает резонный вопрос: «И что из прошлого наследства будет воспринято и переработано, а что — отброшено как чуждое и невыразительное?» И сам же отвечает, разделяя «наследство тысячелетия культуры» на «наше» и «не наше»: «не наши» — готика, Ренессанс, небоскребы и «корбюзионизм», а «наша» — «классическая архитектура (Рим)», предназначенная «для масс» и «наделенная импульсом грандиозности, — не грозящей и подавляющей, — но как выражение всемирности». И вслед за Аркиным Толстой вспоминает про амфитеатры — «Колизей, где десятки тысяч зрителей могли разгрузить помещение в полчаса». А поскольку «Дворец Советов должен быть Домом Мира», подобная «всемирность» древнеримской архитектуры, конечно, «не может не быть заимствована нашим строительством»: «Заимствование — не значит подражание, ведущее к эклектике, заимствование — творческий процесс трамплинирования от высот культуры к высшим достижениям»[117].
Ил. 20. Аркин в начале 1930‐х годов. Фотограф неизвестен. Архив Н. Молока
Машинопись этой статьи хранится в архиве Аркина[118] — интересно, был ли он консультантом или редактором, или, может быть, соавтором Толстого?
На следующий день после публикации статьи Толстого, 28 февраля, вышло Постановление Совета строительства Дворца Советов. Помимо прочего, здесь декларировались основные архитектурные принципы — «монументальность, простота, цельность и изящество архитектурного оформления», а также были даны стилистические рекомендации: «<…> поиски [стиля] должны быть направлены к использованию как новых, так и лучших приемов классической архитектуры»[119]. Это вроде бы незначительное уточнение стало первым симптомом тех процессов в советском архитектурном дискурсе, которые привели к глобальным и незамедлительным последствиям: модернистскую парадигму сменила идея об освоении архитектурного наследия — поворот к классике был утвержден на законодательном уровне[120]. Соответственно, возникла задача не только пропагандировать эту идею, но и бороться, с одной стороны, с «эклектической окрошкой»[121], а с другой — с «левым» формализмом, что и предопределило повестку середины 1930‐х годов. И здесь талант Аркина-критика пригодился.
В июне 1933 года в Москве должен был пройти 4‐й Конгресс CIAM. Среди его организаторов был и Аркин, в 1932–1933 годах входивший в Комитет содействия конгрессу[122]. Однако в марте конгресс был отменен решением политбюро ЦК ВКП(б)[123], и оргкомитет CIAM перенес его в Афины, где и была принята «Афинская хартия» Ле Корбюзье. В Москве же в начале июля в Союзе архитекторов прошла трехдневная дискуссия на тему «Творческие задачи советской архитектуры и проблема архитектурного наследства». С заглавным[124] докладом на ней выступил Аркин. Но уже другой Аркин.
Владимир Паперный остроумно замечает, что поскольку «диалог (или монолог) власти с массами» велся с помощью указов, распоряжений, декретов, постановлений, писем и т. д., то «появилась особая профессия переводчиков[125] указов и речей на язык архитектурных (живописных, кинематографических) понятий. Все передовые статьи журнала „Архитектура СССР“ и являются такого рода переводами»[126]. В этом статусе «переводчика» Аркин и обратился к участникам дискуссии.
119
Постановление Совета строительства Дворца советов. II. Об организации работ по окончательному составлению проекта Дворца советов Союза СССР в гор. Москве. 28 февраля 1932 г. // Дворец советов. Всесоюзный конкурс 1932 г. М.: Всекохудожник, 1933. С. 56.
120
Об идее освоения/усвоения/присвоения классического наследия см.:
122
123
См. об этом:
124
В названии доклада Аркина было изменено лишь одно слово: вместо «творческие задачи» — «творческие пути». То есть Аркин в 1933 году еще допускал возможность различных «путей» для решения «творческих задач». Вскоре «путь» останется только один.
125
А. Н. Селиванова использует термин «транслятор» (