Ил. 27. Марк и Олег Абрамовы. Д. Е. Аркин. Шарж в «Архитектурной газете». 1936. № 13. 3 марта. С. 3
Обсуждение «правдинской» статьи проходило и на страницах «Архитектурной газеты», где 23 февраля была напечатана передовица «Против формализма» и статья И. Маца «Архитектурная правда и ее формалистическое извращение» (о Мельникове и Леонидове)[165], 28 февраля — доклад Алабяна на собрании в Доме архитектора[166] и выступления Маца, Гинзбурга, М. В. Крюкова, 3 марта — выступления Веснина, Леонидова, Мордвинова, Руднева, Андре Люрса и др., а позже продолжилось и в журнале «Архитектура СССР», в котором был перепечатан доклад Алабяна (№ 4), а также опубликованы теоретические тексты о «корнях» эклектики и формализма (№ 5)[167].
На собрании выступил и сам Аркин, подчеркнувший «оздоровляющее значение» статьи в «Правде», а также расширивший свой список «формалистических уклонений». Если в статье он говорил о «вольном формотворчестве» и эклектике, то в своем докладе добавил к ним еще одну «болезнь» — «бумажное» проектирование конструктивистов:
<…> удар по формализму является, в частности, ударом по элементам «бумажного» мышления в работе архитектора. За бумажным проектом архитектор часто не чувствует всей реальности строительной площадки <…> у нас еще сохранилось отношение к архитектурному произведению не как к категории реальной стройки, а как к категории двухмерного графического изображения на бумаге. Именно этим можно, в частности, объяснить пристрастие архитекторов к огромным саженным перспективам, именно этим объясняется то, что оценки в архитектурных вузах даются скорее за графическое оформление проекта, чем за его архитектурное существо[168].
Термин «бумажная» Аркин, по-видимому, заимствовал у Грабаря, однако придал ему негативную коннотацию[169], притом что его историко-архитектурные работы тех лет были посвящены К.‐Н. Леду — одному из самых известных «бумажных» архитекторов (см. Главу III). Но если у Леду, по Аркину, — «обилие проектов, которые не могли быть осуществлены в силу своих особенностей»[170] (в другом варианте — «преобладают неосуществленные проекты»[171]), то у Мельникова/Леонидова — «оторванное от реальности» мышление: алиби, придуманное Аркиным для Леду, не работало в случае советских конструктивистов[172].
Затем «Какофонию» должны были обсудить на III пленуме Союза советских архитекторов, в повестке которого было два вопроса — «жилой дом» и «уроки дискуссии» — доклад по второму вопросу было поручено сделать Иофану. Однако на заседании Оргкомитета Союза 1 июня 1936 года Алабян спустил ситуацию на тормозах:
Обсудив, мы пришли к заключению, что два вопроса, столь серьезных и больших, на пленуме поставить будет трудно и что мы не сумеем поднять, пленум будет 3 дня работать и 2 вопроса мы не сумеем глубоко и серьезно обсудить. Поэтому решением Секретариата один вопрос снимается и будет только первый вопрос, вопрос об архитектуре жилого дома[173].
В следующем году статья «Какофония в архитектуре» была включена в сборник «Против формализма и натурализма в искусстве» — одну из самых одиозных публикаций в истории отечественного искусствознания[174]. Сюда были включены все анонимные «правдинские» статьи, а также «Против формализма и натурализма в живописи» В. С. Кеменова, доклад М. Л. Неймана о формализме в скульптуре и др. Помимо «Какофонии» в сборник вошли еще две статьи об архитектуре — «Лестница, ведущая в никуда» и доклад Алабяна «Против формализма в архитектуре», прочитанный на собрании в Доме архитектора.
Ил. 28. Статья Аркина «Дом на улице Кирова» в журнале «Архитектура СССР». 1936. № 10. С. 34
Последствия этих публикаций хорошо известны: в архитектурной среде прошли массовые чистки, Охитович и Лисагор были арестованы, Мельников фактически был лишен практики и т. д.[175]
Тогда же, в 1935 и 1936 годах вышли и две последние статьи Аркина о Ле Корбюзье, посвященные, как и самая первая, «правдинская» статья, зданию Центросоюза. Но теперь интонация критика изменилась на противоположную: он писал, что этот дом «оказался роковым [испытанием] для мастера» и «культурным анахронизмом» для советской Москвы[176], что это «произведение большого мастерства, но мастерства бесплодного»[177]. Хотя эта фраза звучит как слова разочарования, неправильно было бы говорить о том, что Аркин разочарован, что его ожидания 1928 года теперь, в 1936‐м, не оправдались. Изменилась сама оптика и идеология его восприятия. Время изменилось.
165
166
167
См.:
168
Против формализма, упрощенчества, эклектики! Речь Д. Е. Аркина // Архитектурная газета. 1936. № 13. 3 марта. С. 3.
169
Грабарь понимал под «бумажной» архитектурой, скорее, эксперименты и не вкладывал в это слово отрицательного смысла. Он писал об архитекторах эпохи Великой французской революции: «Насколько необузданно, дерзко, почти безумно было их бумажное творчество, все эти смеющиеся над жизнью и физическими законами фантастические композиции <…>». И в другом месте: конкурсные проекты — это «юношеские бредни, чисто бумажное творчество: бумага все вытерпит» (
171
172
Одним из первых, еще в 1926 году, за «бумажность» конструктивистов критиковал Тео ван Дусбург: «Русские, в особенности, любили играть с современными конструкциями „на бумаге“ [
173
Стенограмма Заседания Оргкомитета ССА 1 июня 1936 г. // РГАЛИ. Ф. 674. Оп. 2. Ед. хр. 12. Л. 35.
174
Против формализма и натурализма в искусстве: Сб. статей. М.: ОГИЗ — ИЗОГИЗ, 1937. Сборник вышел под редакцией П. И. Лебедева, будущего директора Третьяковской галереи и председателя Комитета по делам искусств, а тогда — заведующего отделом ИЗО издательства ИЗОГИЗ.