— Вот видите, — сказал он, — не зря говорят, что между армянами не может быть единства.
— С собаками не объединяются, хан, — ответил князь Торос слегка раздраженно. — Такие гнусные обманщики и подлые предатели только у вас и могли найти приют, я же не хочу видеть их омерзительных лиц.
Несмотря на оскорбительность этих слов, хан сдержался и ничего не ответил. Что ему до низости и лживости армянских меликов, если от них ему одна польза? Но, желая ублажить гостей и проводить их в хорошем настроении, он отменил свое решение. Князь Торос и Степанос успокоились и заняли места за столом.
Хан не имел привычки обедать в гареме, женское общество могло принизить его достоинство. Кроме того, по его мнению, не следовало особенно сближаться с женами и обращаться с ними по-семейному, это могло придать им смелости, развязности и нахальства. Жен всегда следовало держать в страхе и узде. Да и у кого обедать? Женам не было числа. Если гостить у одной, другая непременно обидится или учинит скандал. У жен не было общей столовой, каждая имела свою кухню. Поэтому хан, следуя привычке великих людей, ел всегда отдельно, в своем шатре, и постоянно принимал гостей из знатных людей своего племени. Хлебосольство было главной приманкой, связью этих хищников с Фатали-ханом. На сей раз никто не был приглашен, потому что сотрапезничество с христианином могло осквернить магометан. Не был приглашен и духовный пастырь племени — имам, постоянный прихлебатель ханского стола. Сегодня здесь сидели муншибаши и врач-дервиш, которого по просьбе хана прислал имам, чтобы он рассказал о действии магического маджуна. Этот странный человек одной своей внешностью обращал на себя всеобщее внимание. Как у греческих стоиков, вся одежда его состояла из одной белой холщовой рубашки до пят. Еще он носил тигровую шкуру, которую, когда садился, подкладывал под себя и при ходьбе набрасывал на плечи, как накидку. Шапки у него не было, ее заменяла густая копна спутанных волос, никогда не видавших ножниц и расчески и совершенно свалявшихся. Борода также не была расчесана. Видно, он был из тех факиров, что в испытаниях, отшельничестве и истязании плоти стремятся достичь духовного и сверхъестественного перевоплощения, которое облегчит им общение с бестелесными существами. На голой шее, как у женщин, висели разные ожерелья, имевшие колдовское значение. Голые до локтей руки охватывали крупные черные бусы четок из морских полипов.
Темный цвет кожи, иссиня-черные курчавые волосы и борода говорили о том, что этот бродячий стоик был из глубин Аравии. Хриплый голос и чисто персидское произношение подтверждали это. Речь его была ритмически организована и рифмована. Дервиш больше отвечал на вопросы, чем разговаривал. Его ответы походили на краткие иносказания и загадки, которые следовало постичь и истолковать.
Один из слуг вошел в помещение, неся в руке серебряный таз, а в другой — серебряный кувшин — афтафу. Сначала он поставил таз перед ханом, опустился на колени, стал лить воду ему на руки. Потом поставил таз перед дервишем, тот отказался от омовения, объявив, что не имеет привычки мыться; затем по очереди — перед князем Торосом, Степаносом и муншибаши. Но все скорее смачивали руки, чем мыли их.
Любое слово или жест дервиша были исполнены для персов глубокого смысла, и хан поинтересовался, почему он не умывается.
— Важно очистить внутреннего человека, — отвечал дервиш.
— Внутренний человек? Что это такое?
— Душа.
По-видимому, дервиш и в самом деле долгие годы не умывался, и его покрытое коркой грязи тело испускало зловоние. Но противнее всего было то, что в его бороде и волосах сновали насекомые, которым дервиш радушно предоставил свое тело.[39]
После омовения другой слуга расстелил на полу поверх ковров цветную скатерть. Она была выткана в Исфагане и по ее бахромчатым краям арабской вязью были вытканы молитвы из корана и других священных книг. В центре цветными нитками были вышиты ангелы с маленькими серпиками и букетами из пшеничных колосьев в руках. Все это было выражением горячей веры хана. Скатерти более свободомыслящих мусульман иначе украшаются в Персии. Вместо молитв из корана на них вытканы чудесные стихи Гафиза и Саади, а вместо ангелов изображены полуголые девицы и вечно юные гурии и пери, которые либо танцуют, либо подносят кубки с вином сластолюбивому мужчине, занятому пирушкой.
Слуги расстелили скатерть и внесли на головах большие медные подносы, покрытые дорогими покрывалами с золотой бахромой. Один из подносов поставили перед ханом, другой — перед князем Торосом и Степаносом, а третий — перед дервишем и муншибаши. Когда откинули покрывала, на подносах оказалось множество больших и малых медных тарелок, полных разнообразной снеди, для сохранения тепла прикрытых медными крышками. Эта посуда могла служить украшением лучших музеев мира как образец персидского ремесла и прикладного искусства.
39
Паломники магометане, отправляясь в Мекку, считают грехом убивать насекомых у себя на теле. (Прим. авт.).