Таков был человек, которого столь неуважительно приветствовал князь Баиндур. Сакул только что вернулся из Дагестана и привез с собой целый караван пленных. Теперь он спокойно и безмятежно восседал на собственной шапке, весьма благодушно относясь к горьким шуткам пьяных гостей Бека. Однако рассказать о своем путешествии и возвращении он не успел — усталые гости начали понемногу расходиться, дом опустел, и всюду воцарилась глубокая тишина.
Остался лишь Сакул, они с Давидом Беком уединились и о чем-то долго говорили. Но какое же дело могло быть у первого государственного мужа Грузии к этому работорговцу?
V
Теперь настало время вкратце рассказать, как началась деятельность Давида Бека в Грузии.
Читатель помнит тот ужасный вечер, когда разыгралась буря и юный Давид покинул становище Фатали-хана, не забыл и то, что у него было рекомендательное письмо к армянскому князю Орбеляну, который должен был опекать юношу на чужбине. Но благим намерениям старого евнуха относительно Давида не суждено было исполниться по независящим от него обстоятельствам.
Приехав в Мцхет, юноша узнал, что князь Орбелян недавно скончался. Родственники пребывали еще в трауре. Давид предъявил им письмо старого Ахмеда, однако никто из родни покойного не мог понять, кто автор письма и какое значение следует придавать его просьбе. Встретив такой холодный прием, юноша не захотел стать обузой для незнакомой семьи, которую и без того постигло горе. Он подумал, что лучше жить своим трудом, никого не беспокоя, — сердце его было полно решимости, а кошелек туго набит золотом, полученным от Сюри.
Он отослал назад сопровождающих и написал старому Ахмеду, что хотя князя Орбеляна, на которого они рассчитывали, уже нет в живых, он чувствует в себе достаточно сил, чтобы подыскать себе занятие без покровителя и жить независимо и безбедно. Заканчивая письмо словами благодарности своему спасителю, Давид просил больше не тревожиться о нем, он в силах сам пробить себе дорогу в жизни.
Однако его самоуверенность не оправдала себя.
Чего мог добиться бедный юноша в чужой, незнакомой стороне, где рабство лишало возможности заработать на жизнь, где труд не имел никакой цены и где большинство народа даром работало на горсточку ленивых, расточительных, безалаберных дворян? Но и Давид не был подготовлен к какой-нибудь деятельности. Владей он ремеслом, которое из-за отсутствия ремесленников в этой стране могло бы найти применение, все было бы хорошо. Но выросший в деревне, он был типичным крестьянином, более или менее знакомым лишь с крестьянским трудом, совершенно презираемым в этой стране, где существовал бесплатный рабский труд.
Первое время он жил на привезенные с собой золотые, когда же деньги кончились, стал продавать одежду. Единственное, что он хранил, как святыню — это подаренную старым евнухом саблю, ее он решил оставить, если даже умрет с голоду.
Но долго так продолжаться не могло, надо было найти какое-нибудь занятие. Вначале он не унижался до грязной работы, потом примирился с ней, но и ее никто ему не предлагал. Жить с каждым днем становилось все труднее. Гордость не позволяла писать о своих невзгодах старику евнуху или Сюри. Но если бы даже захотел, как он мог известить их? Никакого сообщения с его родиной не существовало, надо было нанимать гонца, но на какие средства — он не имел ни гроша, да и кто бы взялся ради денег выбраться за пределы Грузии в такое тревожное время, когда дороги кишели разбойниками и ради одной луковицы убивали человека?
Жил он у армянина, розничного торговца. Опорожнив кошелек своего наивного гостя и забрав его одежду, тот не замедлил указать на дверь своего гостеприимного дома, сказав:
— Найди себе другое место, сынок, у меня большая семья, сам еле свожу концы с концами
Давид ушел, не сказав ни единого слова. В глубоком отчаянии покинул он Мцхет. На нем не было даже обуви. В незнакомом чужом краю встретил он единственного соотечественника, в котором надеялся найти сочувствие и поддержку, а тот ограбил его и выгнал вон.