— Чтобы почаще видеть тебя.
Тамар рассмеялась и отбежала, но на минуту задержалась, и пораженный юноша услышал:
— Хоть я и не люблю желтый цвет, но букет возьму, ведь это ты дал мне… Я буду хранить его у сердца…
Этот разговор произошел вблизи овечьего стойбища, на берегу ручья. Густой кустарник скрывал Давида и Тамар от глаз служанок, занятых дойкой коров. Но они не заметили, что одна из них спряталась в кустах и подслушала разговор двух влюбленных, внимательно следя за малейшей переменой на их лицах.
Когда Тамар ушла, девушка некоторое время оставалась в своем тайнике, сердито глядя на Давида, который стоял неподвижно, как статуя, не в силах поверить тому, что услышал. Он бросился было за барышней, чтобы еще разок взглянуть на нее, но она уже ушла. Тут из кустов вышла служанка и побежала догонять своих подруг.
С этого дня каждое утро, пока еще не упала роса, Давид собирал в горах любимые цветы Тамар, составлял букеты, опускал в прозрачные воды родников, чтобы они до ее прихода не завяли. Но по целым дням и неделям цветы оставались в родинках, а Тамар не показывалась. Юноша рвал новые цветы, связывал букеты, а девушка не приходила. Что случилось, не больна ли она? Проходили недели, месяцы, а он не видел Тамар. Давид ходил как потерянный, с каждым днем становился все молчаливее и печальнее. Его подавленнее настроение заметили друзья, которые очень любили Давида, спрашивали, что с ним, но ничего не могли выведать у молчаливого и скрытного парня.
Кроме Давида, под началом Сико было еще шесть пастухов. Давида любили все. По вечерам возле костров на овечьих выгонах он часто развлекал их своими песнями. Как и каждый сюниец, он играл на таре и обладал очень приятным голосом. Но в последнее время он перестал петь.
— Что с тобой, Давид? — спросил как-то ночью Гево, один из молодых пастухов, найдя его лежащим на стойбище возле скалы.
— Ничего, — ответил Давид, не повернув головы, — плохо себя чувствую, видно, простыл.
Гево был больше других близок с Давидом, и в последнее время молча наблюдал за юношей, хотя ничего не говорил ему.
— Я все знаю, — проговорил он, — ты вовсе не болен и не простужен. Знаю, почему тебе так плохо.
— Почему же? — Давид поднял голову.
— Ты таишься от меня, а я-то думал, мы друзья, — продолжал Гево немного обиженно.
— А что рассказывать, ты же сказал, все знаешь.
— Да, знаю. Все дело в том, что Тамар больше не приходит сюда… А ты разве не понимаешь, почему ее нет?
— Нет. Если что-нибудь знаешь — говори!
— А вот послушай, — с дружеским участьем заговорил Гево и рассказал, что во время последнего свидания Давида с Тамар одна из служанок подслушала их разговор и донесла обо всем мачехе девушки.
Давид задрожал всем телом, им овладел такой ужас, точно скала, под которой он лежал, обрушилась ему на голову. Но он тревожился не за себя. Давид был не робкого десятка. Он не боялся, что его отношения с княжной, племянницей великого господина, станут известны людям. В крайнем случае, он может уехать из этой страны, увезя с собой любовь к девушке. Его терзала тревога за Тамар, которой пришлось бы перенести из-за него страдания, оскорбления и обиды.
— Ты об этом не думай, — утешал его добрый Гево, — все было бы так, как ты говоришь, живи она с родной матерью. А мачехе нет до нее дела, она только запретила ей выходить из дому.
— Но она может донести великому господину…
— Никому она ничего не донесла и даже служанке наказала молчать.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю… служанка — моя подружка. Ее хозяйка так ненавидит Тамар, сказала она, что будет даже рада, если падчерица обвенчается с пастухом и покроет себя позором.
— Почему же тогда мачеха запрещает ей приходить сюда, к овцам? — спросил уже несколько спокойнее Давид.
— Кто знает, какие сатанинские мысли у нее в голове… — усмехнулся Гево.
— Я разгадаю ее мысли… — решительно произнес юноша, — и не позволю, чтобы о Тамар плохо говорили.
VII
Прошла осень, прошла и зима. Минуло восемь месяцев с тех пор, как Давид в последний раз встретился с Тамар. За эти долгие и трудные месяцы юноша видел девушку всего несколько раз, да и то издали.
Стояло вербное воскресенье, следующее за пасхой. В этот день ожидалось торжественное религиозное празднество на берегу Куры. Великий господин с семьей, его придворные с домочадцами и другие именитые люди решили отправиться к полуразрушенной часовне и там, на свежем воздухе, попировать на славу. Многие жители Мцхета, узнав об этом, уже собрались на берегу Куры и устроились на близлежащих холмах, чтобы издали поглазеть на интересное зрелище. С утра и пастухи великого господина тоже пригнали сюда овец — посмотреть, как веселятся богачи.