— Если выпадет два шеша — я выиграю, — сказала она, перекатывая в пальцах игральные кости — зары. — О, святые стены, помогите! — обратилась она к заветным развалинам.
Она бросила зары — и выпало два шеша — две шестерки.
— Видишь, Мелания, как быстро исполнилось мое желание! — воскликнула она со смехом. — Я выиграла, выиграла!
— Да, очень быстро, — так же смеясь повторила Мелания. — Ты выиграла.
Несколько жен дворян, столь же пестро одетых, собрались вокруг них и следили за игрой. Они тоже обрадовались, когда госпожа обыграла Меланию, считавшуюся хорошим игроком, главным образом потому, что в случае проигрыша с госпожой невозможно было бы разговаривать.
Немного поодаль сидела мачеха Тамар и беседовала с пожилой женщиной, которая пользовалась среди жен тавадов всеобщим уважением не только из-за своего преклонного возраста, но и благочестия и добродетельного нрава.
Речь шла о Тамар.
— Послушайся меня, дочка, — говорила старуха. — Леван хороший парень — красив, молод, искусен, чего ему не хватает? И холопов столько, сколько у него волос на голове, и скота без счета. Он любит Тамар, сам признался мне как родной матери. Отдай дочь за него, лучшего зятя тебе не сыскать.
— Да кто ищет лучше? — раздраженно ответила мачеха. — Но что поделаешь, если это отродье сатаны не желает?
— Ну что значит отродье сатаны, что значит — не желает? Ты не слушай ее, — рассердилась старуха. — Что бы там ни было, ты ей вместо матери. Как она смеет идти против твоей воли?
— Говорит, лучше утоплюсь, чем пойду за Левана. Разве ты не знаешь ее характера, какая она бесстыжая? Что я могу с чей поделать? — сказала мачеха, притворяясь растерянной.
— Что ты можешь? — проговорила старуха, покачав головой. — Очень многое можешь. Немало девушек сначала грозятся утопиться, удавиться, но едва надевают подвенечное платье — все забывают.
Поняв, что разговор идет о ней, Тамар позвала своих подружек:
— Пойдем туда, Саломэ, видишь, какая там зеленая трава, — она показала на подножие горы, ровное зеленое плато, спускающееся до самой Куры.
Юные барышни, словно быстрые лани, всей группой побежали к зеленой площадке. Они рады были избавиться от нудной опеки своих матерей, старых бабушек и тетушек.
В честь праздника Тамар надела свое самое нарядное платье. Руки ее охватывали золотые браслеты, шею — ожерелье из золота и разноцветных бус, а вокруг талии обвивался оставшийся после матери дорогой серебряный пояс. Из-под шелкового платья абрикосового цвета выглядывали маленькие ножки в красных башмачках.
Девушки разбежались, чтобы нарвать цветов. Тамар и Саломэ отстали. Саломэ была внучкой тавада Арчила.
— Это чьи овцы пасутся там? — спросила она, первой начиная разговор.
— Какие овцы? — сказала Тамар, притворяясь, будто ничего не видит.
— Ты получше посмотри. Вон на тех холмах, на которых растет мелкий кустарник. Сюда, сюда смотри, — показала рукой Саломэ.
— A-а, вон где, — ответила Тамар, с большим интересом посмотрев в сторону стада. — Но уж очень они далеко, трудно сказать, чьи они.
— А я знаю, — с хитрой улыбкой сказала Саломэ. — Ваши.
— Наших сюда не пригоняют.
— А сегодня пригнали…
— Почему это? — спросила Тамар, и ее голос дрогнул.
— Потому что ты здесь, — ответила Саломэ на этот раз более решительно.
Тамар ничего не ответила, она опустила голову, но от проницательного взора Саломэ не укрылось, что глаза ее подруги наполнились слезами.
— Ах, Тамар, родная, я совсем не думала обижать тебя. Милая Тамар, ну почему ты плачешь? — непрестанно повторяла она, обняв подругу, которая с рыданиями отвечала:
— Все смеются надо мной… и даже ты, Саломэ! Я любила тебя как родную, у меня не было от тебя никаких тайн… я все рассказала тебе… Что мне делать, я стараюсь забыть, навсегда забыть его, но если не могу — как мне быть?