— Ты спас от смерти Тамар. Скажи, что бы ты пожелал получить за свою храбрость?
— Желаю тебе здоровья, мой господин, — ответил юноша со смелостью, свойственной сюнийцам. — Я счастлив уже тем, что смог оказать небольшую услугу своему господину.
Приближенные владыки удивленно переглянулись. Скромный, разумный ответ юноши всем понравился, только не сыну Левана. Все удивились, что какой-то пастух армянин способен на такое красноречие.
— Проси, сынок, чего хочешь, и я выполню твое желание, — повторил великий господин.
Юноша ответил не сразу. Опуститься бы на колени перед великим господином, поцеловать ему ноги и сказать, что любит Тамар, а она — его, что ни слава, ни богатства этого мира не нужны ему, лишь бы Тамар стала его женой… Но он не сказал этого, он считал себя настолько ниже нее, что даже думать о женитьбе на ней казалось ему нескромностью.
— Воля старших священна, — проговорил Давид, когда великий господин во второй раз обратился к нему, — что пожалует мой господин, тем я и буду доволен и стану молиться за его драгоценное здоровье.
— Ей-богу, он славный парень, — снова заговорил Арчил, — долго думать нечего, Давид достоин стать тавадом
— Достоин, — повторила госпожа, — он чужестранец, изгнанник, здесь у него никого нет. Я возьму его к себе в дом, товарищем моего сына и его наставником. Видите, какой он умный, такого ума нет даже у наших священников.
Из подпаска юноша вдруг стал товарищем и наставником наследника великого господина. И все благодаря своим толковым ответам и воспитанию, которым обязан был учебе в Татевском монастыре. Радости Давида не было предела, хотя он из осторожности скрыл ее. Не тавадство и не общество наследника так обрадовали его. Какое счастье, он будет принят в доме, где живет Тамар!
Его волнение заметила только мачеха Тамар, которой было известно о любви молодых людей. До этого молчавшая, она одобрила желание госпожи:
— Да, да, хорошо бы принять парня в нашем доме. Я тоже слышала, что Давид умный парень. Он даже умеет читать и писать.
Грузинки по уму всегда выше своих мужчин, поэтому решение женщин было сразу выполнено. Великий господин распорядился сменить юноше одежду, одарить его лучшими халатами из собственного гардероба. Потом он велел составить указ о посвящении его в тавады, чтобы Давид, как дворянин, мог войти в состав его приближенных и быть принятым при дворе.
Но какая сатанинская хитрость заставила мачеху одобрить решение госпожи — это мы увидим позже. А написать для Давида указ было не так-то просто. Ни один из советников царского дивана не был грамотен. Секретарь великого господина дьякон Габриэл, единственный здесь грамотей, куда-то делся. Найти его было не легко. За ним послали человека.
Нашли его в избе какого-то крестьянина перед кувшином вина.
— Напишу, родимый, уж такое заклинание составлю, что и камень прошибет, — говорил Габриэл хозяину дома.
Обещание написать заклинание, которое прошибет и камень, вызвало у хозяина ликование, и он с благодарностью обратился к дьячку:
— Давай, пиши, дорогой, жена совсем плоха. Невмоготу ей больше. Голова у бедняжки раскалывается от боли.
— Как не расколоться ей, конечно, расколется! Ох, умираю, умираю! — стонала лежащая под лохмотьями больная.
У женщины всего лишь болел зуб и слегка опухла щека. Габриэл должен был написать такой могучий заговор, что если приложить бумажку с магическими словами к щеке, опухоль спадет и боль уймется.
Услышав, что его зовут во дворец, Габриэл поднялся и сказал:
— Заклинание занесу вечером, дорогой, только приготовь дюжину яиц. Пока не получу яиц — не дам, да и не подействует без этого..
Заглянув в кувшин и убедившись, что он пуст, дьячок вышел из лачуги крестьянина.
Появление Габриэла во дворце вызвало у всех улыбки.
— Габриэл опять еле держится на ногах, — сказал Арчил, первый заметивший его.
— Не будь он пьяницей, не было бы ему равного во всей Грузии, — заметил великий господин, — у проклятого знаний больше, чем в море воды. Чего только не прочел — и Псалтырь и «Караманиани», и даже «Вепхистхаосани»[70]. Третьего дня я получил письмо из Абхазии, велел вызвать священников из монастыря, они стали, разинув рты, и не смогли ничего прочесть, а Габриэл взял в руки письмо — прочел гладко, без запинки.
Габриэл отвесил поклон и, как положено дворцовому писцу, сел на тахту.
— Ну, Габриэл, приготовь перо и чернила, — сказал великий господин, — тебе придется кое-что написать.
У Габриэла была наготове заткнутая за пояс медная чернильница. Он носил ее не столько в доказательство своей глубокой учености, сколько как свидетельство высокой должности, которую занимал при дворе. Чернильница формой в точности походила на те, что до сих пор употребляют армяне Вана и Эрзерума. В ее длинной трубочке находились тростниковые перья, перочинный ножик и маленькая медная ложечка для воды. Эту чернильницу, быть может, одну из двух во всем Мцхете, великий господин получил в подарок и поднес писцу.
70
Караманиани — искаженное название «Каграман-намэ» — поэмы средневекового персидского поэта Абу-Тахар-Тартуси, популярной на Востоке. Вепхистхаосани — грузинское название «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели.