«Сегодня видел во сне Бурлюка — как живого. 22 июля ему исполнится 96 лет. Я рад, что мне послала судьба дружить с ним и встречаться. У меня, пожалуй, самое большое собрание его произведений и писем», — писал в своём дневнике 8 июля 1978 года Николай Алексеевич Никифоров.
В письмах этих множество упоминаний о трёх годах, проведённых в Тамбове. Посвятил Бурлюк Тамбову и множество стихотворений. Вот лишь одно из них, тоже из письма Никифорову:
А вот строки из письма Бурлюка Никифорову от 30 января 1957 года: «Сегодня мы вам отправляем книгу Burliuk — 150 стр. 53 ill. <…>. Там имеется описание (краткое) 3 лет, проведенных мной в Тамбове. Мария Никиф. (Marussia) родилась в 1894 году, в имении князя Н. А. Вяземского (по паспорту внучка оного), в 5 верстах от ст. Грязи, Тамбовской губернии. Я в Тамбове: 1895/6 — 3-й класс; 1896/7 — 4 класс; 1897/8 — 5 класс. <…> через 2–3 недели я отправлю вам стр. 5–10 набросок — по-русски — “Мои 3 года в Тамбове — на реке Цне под звон колоколов Тихона Задонского”. Если соборы сохранились — пришлите мне фото их. Пишите подробно, не ленясь — о себе, о Чичериных, их дом был около гимназии — ближе к Киркиной. Из учителей я учился у француза — фам. забыл. Греческий — Полоний, мат. — Александров. Из надзират. — Вильямс. Соученики: Семихатов, Казеев (сын купца), Стоянов, Чичерины…»
С зимы 1896 года Давид Бурлюк жил вместе со своим одноклассником Семихатовым в доме Вильямса. Чтобы попасть к себе, молодым людям надо было пройти через комнату для гостей с пятью окнами и ярко-оранжевым полом. В комнате висели две картины, написанные маслом. На одной был изображён нищий, замерзающий в русской степи во время метели, на другой, написанной тем же художником, — пейзаж в туманной дымке. Когда Бурлюк узнал, что художник, Ризниченко, жил в Тамбове, он решил немедленно с ним познакомиться. Юный Давид стал брать уроки у Ризниченко, а затем и у другого художника, Константинова, чья жена была владелицей швейного магазина и чьи картины также висели в доме Вильямса. Константинов был ещё одним художником, оказавшим большое влияние на Бурлюка.
Давид Фёдорович Бурлюк получил должность в имении Хилино не сразу после должности в имении графини Остен-Сакен. Перед этим он, «уйдя от тамбовских помещиков (опять-таки за все четыре года не сунувших носа в имение)», служил три месяца в Воронежской губернии на реке Битюге у князей Орловых, «а лето, расплевавшись с Орловыми, проводил на родине в Рябушках». В августе 1897 года в Рябушках юный Давид, приехавший на каникулы к родителям, сделал первый рисунок с натуры, портрет сестры Людмилы, и пришёл в восторг от того, что портрет отличался сходством.
Оба лета перед этим (1895 и 1896 годов) семья Бурлюков провела в Тамбовской губернии. Давид Бурлюк характеризует этот период как «средние века» своей жизни, когда он уже отошёл от детства, но ещё «не стал в преддверии юношества». Оба лета прошли в мальчишеских забавах — лазании по деревьям, сборе всяческих камешков, бутылок и перьев в свой домашний «музей», стрельбе из рогатки. Тогда и произошёл тот самый случай с убитой из рогатки птичкой. Этот эпизод в его воспоминаниях всегда «лежал рядом» с воспоминанием об охоте на зайца. Возможно, отвращение к насилию и стало причиной многих важных поступков Давида Бурлюка — сначала отъезда из революционной Москвы в апреле 1918-го в Башкирию, затем уже из Башкирии, в которой начиналась Гражданская война, на Дальний Восток, а потом и в Японию. «…Я никогда не был активистом, оружия в руки не брал: я “толстовец”, я сторонник мира…» — писал он 10 декабря 1957 года Константину Безвалю.
3 июня 1897 года в семье Бурлюков, собравшейся полным составом в Рябушках, произошло ещё одно важное событие — родилась дочь Марианна.
Марианна — последний ребёнок Давида Фёдоровича и Людмилы Иосифовны. Она была младше Давида на пятнадцать лет, и он даже стал её крёстным отцом. Старшему брату и младшей сестре, пожалуй, повезло в жизни больше всех — они не стали участниками войн, их практически миновали голод и болезни. И произошло это потому, что после смерти отца Марианна почти всё время жила со старшим братом и его семьёй. Уехала с ними из Москвы в Башкирию, оттуда в Сибирь и Владивосток, где и встретила своего будущего мужа, чешского художника Вацлава Фиалу. Сыграв свадьбу уже в Японии, супруги Фиала с последним пароходом чехословацких легионеров отплыли из Владивостока через Сингапур в Триест, а оттуда приехали в Прагу, где и прожили всю свою долгую и счастливую жизнь. Поэтому и писала Марианна в сентябре 1922 года матери, получив от неё письмо с описанием всего того, что той довелось пережить в Херсоне: