«Жили в полуподвале на одной из улиц к Казанке реке. Здесь мы прожили до святок. Из моих новых приятельских связей, я должен оттенить дружбу с молодым художником Дунаевым, потомком Сумарокова (драматург). Дунаев был блондином, напоминавшим мне Герберта Пикока англичанина (см. “Восхождение на Фудзи-Сан”) он обладал крепким характером, так например легко бросал курить после разговора со мной… Вместе с ним мы встречались часто и рисовали пейзажи. Зима эта, заполненная писанием красками голов (одна из них в пожарной каске, была подарена Девлеткильдеевой, Казань). Я очень старался писать эти головы.
Учил меня Г. А. Медведев. Первая голова была старичок — оборванец с трубкой, затем “пожарник” татарин с топором, а больше не помню».
Подаренный Девлет-Кильдеевой портрет вряд ли сохранился, зато сохранился портрет старика, подаренный Давидом другой знакомой по школе, Надежде Ивановской (в замужестве — Ливановой). С ней он, помимо самой школы, встречался неоднократно на посиделках, которые проходили попеременно в домах учеников:
«Из жизни второй зимы особенно тепло вспоминаются “наброски”. Это было родом посиделок. Барышни: Свешникова, жившая с Бельковским, Ивановская (“бабушка”) и др., все милые создания приходили на эти собрания устраивавшиеся периодически у разных лиц. Протопоповы, Архангельский, Фирсов, Добрынин, Мурзаев и др. делали наброски. Публика позировала попеременно. За окном ревела татарская зима, звенели редкие бубенцы, подбадриваясь на ухабах, проезжих коней, а в маленьких комнатах кипела работа, шли споры об искусстве. Несколько раз “наброски” устраивались и в домах “богачей” Ивановских, Преклонских, Девлеткильдеевых. Там тогда в хрустальных вазочках изобиловало разнообразие домашнего варенья: малина, крыжовник, груша и т. д. и у Преклонских в Кремле гордо высился гусь с яблоками».
В семье Надежды Ивановской хранились не только «Портрет старика» — самая ранняя известная нам работа Бурлюка, но и акварель с изображением зимнего пейзажа с дарственной надписью Бурлюка, его небольшой живописный холст «Головка девочки», а также несколько альбомов, в которых Ивановская делала наброски портретов Бурлюка, Фешина и других учеников. Бурлюк, подписанный как «Додю», изображён на них в пальто и шляпе, с усиками; один из портретов, где он с раскрытым этюдником пишет с натуры, Давид Давидович воспроизвёл в 1961 году на обложке «Color and Rhyme», отметив, что здесь ему восемнадцать лет и он рисует первый снег в Казани.
На Рождество Давид поехал к дяде Дунаева в Лаптевский уезд, за 60 вёрст от Казани. Две недели, проведённые там, он вспоминал как прекрасные. Было очень холодно, «воздух был подобен куску льда, сквозь который можно было двигаться, но холод этот был животворен». Там он написал этюд избы с заиндевевшими окнами и чёрными воротами, который затем часто повторял в Америке.
«По возвращении в Казань январь 1902 г. я нашёл два больших эскиза, из них один маленький, “Лунная ночь”, куплен был Мюфке», — вспоминал Бурлюк. «Другой, “Мельницы над Днепром”, получил 25 рублей награды и, говорят, долго висел в натурном классе в новом здании Казанской Художественной школы (этот холст, вероятно, сгорел позже во время случившегося пожара) в новом здании… В 1902 году оно уже строилось. В доме Вагнера Казанская школа доживала дореформенный дух, заложенный когда-то… основателем ея Н. Н. Бельковичем. При мне уже преподаватели школы начали понемногу отходить от учащихся. В школу вторглось много грубого чужого элемента типичных “учеников” ради карьеры, дипломов или спасавшихся от военщины царского времени».
Конечно, это произвело не самое благоприятное впечатление на юношу. Как и то, что, по воспоминаниям Бурлюка, и в самой школе, и вообще в Казани совершенно не было никаких картин, «на которых ученики могли бы набить глаз или почерпнуть какие-либо знания». Тут он, конечно, ошибается — ещё в 1890 году Ольга Сергеевна Александрова-Гейнс подарила городу здание Александровского пассажа, занимавшее целый квартал, как раз с целью организации там музея. Музей в итоге открыли в Гостином дворе, а в марте 1918 года изгнанная из своего особняка Ольга Гейнс написала дарственную, по которой передала богатую коллекцию картин Северо-Восточному этнографическому и археологическому институту. Ныне большая часть коллекции (работы Репина, Айвазовского, Куинджи, Шишкина) находится в собрании Музея изобразительных искусств Республики Татарстан. Так что коллекции живописи в Казани были — не было картин в самой школе.
Большим потрясением для учеников стало отчисление из Академии художеств некоторых выпускников Казанской художественной школы, которые казались им кумирами. Поэтому Давид решил уехать из Казани — несмотря на то, что Г. А. Медведев очень хвалил его «краски в работах и лепку» и уговаривал остаться в школе ещё на год, пообещав устроить по окончании школы в Академию. Вернётся он в Казань лишь через 12 лет, во время «турне кубофутуристов».