— Я кончила и больше не стану продолжать разговор о денежных делах мистера Микобера, — заявила его супруга, допивая свой пунш и натягивая на плечи шарф. — У вашего очага, дорогой мистер Копперфильд, и в присутствии мистера Трэдльса, который хотя и не такой наш старый друг, как вы, но все-таки нам не чужой, я не могла удержаться от того, чтобы не познакомить вас обоих с теми советами, которые я даю мистеру Микоберу. Я чувствую, что теперь как раз настал момент, когда мистер Микобер должен показать себя, и предложенный мною способ мне кажется наилучшим. Я не забываю, конечно, что я только женщина, а в таких вопросах считают более компетентным мужской ум, но я прекрасно помню, что когда я жила еще с мамой и папой, то папа часто говорил: «Вот наша Эмма хотя по виду и хрупкая, но никому не уступит в умении уловить суть дела». Понятно, папаша мог быть пристрастен ко мне, но я знаю, как он разбирался в людях, а потому и мой разум и дочерний долг не позволяют мне сомневаться в его словах.
Сказав это, миссис Микобер, как мы ни упрашивали ее не покидать нашего общества и выпить еще с нами пунша, все-таки удалилась в мою спальню. И я почувствовал, что миссис Микобер действительно благородная женщина, — она могла бы быть римской матроной, способной в трудные времена народных смут на великие подвиги.
Под этим впечатлением я горячо стал поздравлять мистера Микобера, что он обладает таким сокровищем. Трэдльс присоединился ко мне. Мистер Микобер, пожав каждому из нас поочередно руку, закрыл себе лицо носовым платком, который, мне кажется, был гораздо больше испачкан нюхательным табаком, чем он предполагал, а затем, в необыкновенно веселом настроении, снова принялся за пунш.
Тут он стал удивительно красноречив. Он нам поведал, что мы возрождаемся в наших детях, и потому во время финансовых затруднений появление нового ребенка нужно приветствовать вдвое радостнее. По его словам, миссис Микобер еще недавно сомневалась в этом, но ему удалось рассеять ее сомнения, и она успокоилась. Что же касается ее родичей, то они все совершенно недостойны его супруги; на их взгляды и чувства он плюет, а самих родичей посылает (это его собственное выражение) к чорту…
Затем мистер Микобер стал горячо восхвалять Трэдльса; говорил, что хотя он сам и не обладает стойкостью характера, но способен, слава богу, восхищаться этим качеством. Очень трогательно коснулся он молодой незнакомки, которую Трэдльс удостоил своей любви, а она осчастливила его своей взаимностью. При этом мистер Микобер выпил за ее здоровье, и я также. Трэдльс горячо благодарил нас и так мило и простодушно сказал (я рад, что сумел оценить это):
— Уверяю вас: она чудесная девушка.
Вскоре мистер Микобер воспользовался удобным случаем, чтобы очень осторожно и деликатно намекнуть на мои сердечные дела.
— Вот подите же, — сказал он, — только самые горячие опровержения моего друга Копперфильда одни смогли бы разубедить меня в том, что друг Копперфильд любит и любим.
От его слов меня бросило в жар, и я некоторое время чувствовал себя очень смущенным, но потом, отнекиваясь, краснея и заикаясь, я поднял бокал и сказал:
— Ну, хорошо, я пью за здоровье Д.
Это привело в такой восторг мистера Микобера, что он даже побежал в мою спальню с бокалом пунша, чтобы заставить миссис Микобер также выпить за Д. И та выпила за Д. с таким же восторгом и, стуча в стену, как бы аплодируя, крикнула мне своим пронзительным голосом:
— Браво, браво, дорогой мистер Копперфильд, я в восхищении, браво!
Потом разговор наш принял более прозаический, житейский характер. Мистер Микобер сказал нам, что считает Кемпдентаунский квартал неудобным, и как только объявления, помещенные в газетах, возымеют, действие и что-либо подвернется, он немедленно переберется оттуда. По его словам, он давно высмотрел один дом с террасой на Оксфордской улице, как раз против Гайд-парка, но, конечно, вряд ли там можно будет поселиться сейчас же, ибо потребуется слишком большая сумма денег на обзаведение. Очень возможно, что придется пока удовлетвориться одним верхним этажом дома над каким-нибудь респектабельным торговым предприятием, — ну, скажем, хотя бы на Пикадилли. Здесь миссис Микобер будет чувствовать себя прекрасно. А в случае надобности всегда возможно будет произвести какие-нибудь переделки; например, проделать венецианское окно, приделать балкон, даже достроить третий этаж, и в этом доме можно будет очень недурно прожить несколько годочков до лучших дней. Но при этом, — уверял он, — что бы ни подвернулось ему, всегда в его доме будет комната для Трэдльса и место за столом для меня. Мы с Трэдльсом были очень признательны ему, а он извинился, что, быть может, надоел нам, входя во все эти мелочные хозяйские соображения, но, — прибавил он, — это ведь так естественно для человека, собирающегося начать совершенно новую жизнь.