— Между ними имеется, к несчастью, какое-то недоразумение, какой-то злополучный повод к расхождению, какая-то тайна. Быть может, здесь играет роль разница в годах. А могло также это возникнуть из-за какого-либо пустяка.
Мистер Дик с озабоченным видом кивал головой после каждой моей фразы, а когда я кончил, задумался, глядя мне в лицо и держа свою руку на моем колене.
— Но доктор ведь не сердился же на нее, Тротвуд? — спросил он немного погодя.
— Нет, он боготворит ее.
— Тогда, мой мальчик, я понял, в чем дело! — воскликнул мистер Дик.
В порыве радости он хлопнул меня по колену, откинулся на спинку стула и невероятно высоко поднял брови, так что я, больше чем когда-либо, усомнился в его рассудке. Так же внезапно он опять стал серьезным и снова, нагнувшись вперед, промолвил:
— А самая удивительная женщина на свете — почему она, Тротвуд, ничего не сделала, чтобы поправить дело?
— Слишком деликатное это дело, и потому трудно вмешаться в него.
— Ну, а такой высокоученый человек, — продолжал мистер Дик, дотрагиваясь до меня пальцем, — почему он ничего не сделал?
— По той же самой причине, — ответил я.
— Так теперь, мой мальчик, я знаю, в чем тут дело! — объявил мистер Дик.
И он выпрямился передо мною с еще более ликующим видом, закачал головой и раз за разом стал ударять себя в грудь.
— И вот бедняга, простак, слабоумный, словом — я, — заговорил мистер Дик, продолжая бить себя в грудь, — сделаю то, чего не могут сделать самые удивительные на свете люди. Я их сведу, мой мальчик! Попробую! Меня они не осудят. Мне они не будут возражать. На меня они не будут сердиться, если я и сделаю что-нибудь не так. Я ведь только мистер Дик. А кто обращает внимание на Дика? Дик — ничто! Фу! — презрительно дунул он, словно желая сдуть самого себя.
Хорошо, что он успел высказаться, так как в этот момент мы услышали стук экипажа, подъехавшего к воротам нашего садика, — это вернулись бабушка с Дорой.
— Ни слова, мой мальчик! — прошептал он. — Предоставьте все Дику! Простаку Дику! Сумасшедшему Дику! Я уже давно думаю, что начинаю понимать, а теперь совсем понял. После того, что вы сказали мне, я уверен, что понял. Все в порядке!
Мистер Дик не проронил больше ни слова, но в течение получаса изображал из себя телеграф и, очень волнуя этим бабушку, знаками давал мне понять, чтобы я не разглашал его тайну.
Будучи в достаточной мере заинтересован в том, что получится из попыток мистера Дика, в течение двух или трех недель ничего больше не слыша по этому поводу, я удивлялся, так как, не говоря уже о всегдашней доброте моего старого друга, на этот раз в его словах как бы блеснула искра здравого смысла. Но в конце концов я стал думать, что он при своей душевной болезни мог либо забыть, либо оставить свое намерение.
Однажды вечером мы вдвоем с бабушкой направились в коттедж доктора. Доре захотелось остаться дома. Стояла осень, не было парламентских прений, способных омрачить свежий вечерний воздух; запах сухих листьев напоминал мне наш сад в Блондерстоне, а ветер навевал былую грусть.
Когда мы подошли к коттеджу, уже смеркалось. Миссис Стронг как раз выходила из сада, где мистер Дик, вооруженный ножом, все еще помогал садовнику заострять колья. В кабинете у доктора сидел кто-то, но миссис Стронг сказала нам, что он сейчас освободится, и просила нас обождать. Мы прошли за ней в гостиную и в полутьме сели у окна. Между нами, как между старыми друзьями и соседями, никогда не существовало никаких церемоний.
Нe пробыли мы в гостиной и нескольких минут, как поспешно вошла, суетливая, как всегда, миссис Марклегем с газетой в руках и прерывающимся голосом воскликнула:
— Боже мой, Анни! Почему вы не сказали мне, что в кабинете есть кто-то?
— Но, дорогая мама, — спокойно ответила та, — я не могла догадаться, что это может интересовать вас.
— Интересовать меня! — воскликнула миссис Марклегем, опускаясь на диван. — За всю мою жизнь со мной не случалось ничего подобного!
— Значит, вы были в кабинете, мама?
— Была, моя дорогая, — ответила та с пафосом, — была и застала этого прекрасного человека… вы только представьте себе мои чувства, мисс Тротвуд и Давид!.. застала за составлением своего завещания.
Дочь быстро оглянулась на нее.
— Да, за составлением духовного завещания… Какая предусмотрительность! Какая любовь! Я должна рассказать вам, как все это было! Право, мне нужно это сделать ради такого чудного человека! Так вот, слушайте… Вы, вероятно, знаете, мисс Тротвуд, что в этом доме не зажигают свечей, пока вы буквально не начинаете слепнуть над газетой, и во всем доме (кроме как в кабинете) нет стула, на котором можно было бы по-настоящему прочесть газету. Это и привело меня в кабинет, где я увидела свет. Открываю я дверь. Вместе с дорогим доктором стоят у стола два каких-то человека, как видно, юристы. У дорогого доктора в руке перо. До меня долетают слова: «Это просто доказывает, джентльмены (Анни, дорогая, вы послушайте только!), мое доверие к миссис Стронг, в силу которого я оставляю ей все мое состояние без всяких условий». Один из юристов повторяет: «Все состояние без всяких условий».