— Конечно, конечно, ваше! — покричала Дора. — Только не будьте страшным.
— Я страшен моей Доре?
— Не говорите мне, что вы бедны и работаете, как каторжник! — молила она меня, еще крепче прижимаясь ко мне. — Не говорите, не говорите этих ужасов!..
— Любимая моя! — снова начал я. — Черствая корка хлеба, заработанная честным трудом…
— Знаю, знаю, — перебила она меня, — но я не хочу больше слышать об этих корках. И Джипу каждый день в двенадцать часов нужна баранья котлетка, а иначе, он погибнет.
Я был очарован ее милым, детским лепетом и ласково успокоил ее, что Джип, во всяком уж случае, будет ежедневно получать свою баранью котлетку. Тут же я нарисовал ей картину нашей будущей скромной, но благодаря моему энергичному труду, безбедной жизни в том домике, который я видел в Хайгейте, причем прибавил, что в комнате верхнего этажа будет жить бабушка.
— Ну что? Теперь я уж не страшен, Дора? - нежно спросил я.
— Нет, нет! — сказала она. — Но надеюсь, что ваша бабушка не часто будет спускаться из своей комнаты. А она скажите, не ворчливая старуха?
Если б вообще было возможно мне еще больше полюбить Дору, то в эту минуту я полюбил бы. Но я чувствовал, что она немного непрактична. Мне так хотелось влить в нее бурно пробудившуюся во мне энергию, и я еще раз попытался это сделать. Когда Дора совсем успокоилась и, держа на коленях Джипа, принялась играть его ушками, я обратился к ней с самым серьезным видом:
— Родная моя, можно мне сказать вам одно словечко?
— Только, пожалуйста, не говорите о практических вещах, — ласкаясь, проговорила Дора, — это так меня пугает.
— Сердечко мое, тут совершенно нечего пугаться, — ответил я. — Мне хочется, чтобы вы совсем иначе смотрели на это, хотелось бы, чтобы это, наоборот, вдохнуло в вас мужество, решимость…
— О, это так ужасно! — закричала Дора.
— Да нет же, моя любимая! — убеждал я. — С настойчивостью и сильным характером можно переносить гораздо более тяжелые вещи.
— Но у меня вообще нет никаких сил, — заявила Дора, все так же потряхивая локонами, — не правда ли, Джип? Лучше поцелуйте Джипа и будьте милым.
Можно ли было не поцеловать Джипа, когда она поднесла его ко мне, сама сложив губки для поцелуя и настаивая, чтобы я поцеловал собачку как раз в самый носик. И я поцеловал Джипа именно так, как она хотела, но потребовал себе награду… И, обворожив, Дора заставила меня, уж не знаю на сколько времени, забыть о всех моих серьезных мыслях и проектах.
— Но, дорогая, любимая моя Дора, — наконец заговорил я торжественным тоном, — я собирался еще кое о чем поговорить с вами…
Не сомневаюсь, что и сам председатель «Докторской общины» не смог бы устоять и сейчас же влюбился бы в мою девочку, видя, как она, сложив ручки, просила и молила меня больше не путать ее, не быть страшным.
— Да я вовсе и не хочу пугать вас, мое сокровище, — уверял я ее, — но мне так бы хотелось, чтобы вы отнюдь не с отчаянием, а бодро думали иногда о том, что вы невеста бедного человека…
— Нет, нет! Умоляю, не говорите о бедности! — закричала Дора. — Это так ужасно!
— Душа моя, что же тут страшного, — старался я убедить ее, говоря веселым тоном, — если вы время oт времени станете присматриваться к хозяйству вашего папы и попробуете поучиться, хотя бы… ну, вести счета.
На это предложение бедненькая моя Дора ответила криком, похожим на рыдание.
— Это, поверьте, было бы для нас очень полезно в будущем, — продолжал я ее уговаривать, — и если бы вы обещали мне иногда немного почитать маленькую поваренную книгу, которую я пришлю вам, как бы это было чудесно для нас! Ведь теперь наш путь, дорогая моя девочка, — прибавил я, все более и более воодушевляясь, — усеян камнями и терниями, и мы сами должны сгладить его. Нам с вами надо бороться. Будем мужественны: нас ждут препятствия… ну что ж, мы все их преодолеем, все растопчем!
Я пришел в такой азарт, что, сжав руку в кулак, безудержу понесся вперед в своем красноречии. Но — надо было замолчать… Я слишком много наговорил, снова совершенно запугал ее. Она снова стала кричать, что ей страшно, страшно, жаждала видеть Джулию Мильс и гнала меня от себя.
Я был вне себя и, как безумный, метался по гостиной. Мне казалось, что на этот раз я ее совсем убил. Я брызгал водой в ее личико, бросался перед нею на колени, рвал на себе волосы, обзывал себя бессовестным скотом, бессердечным зверем. Я молил ее простить меня, умолял взглянуть на меня. В своем смятении, разыскивая в рабочем ящике мисс Мильс флакон с нюхательным спиртом, я схватил игольник из слоновой кости и, открыв его над головой Доры, всю обсыпал ее иголками. Помню, что Джип неистовствовал не меньше моего, и я в бешенстве грозил ему кулаками. Словом, я безумствовал и совсем потерял голову, когда вдруг в гостиной появилась мисс Мильс.