Отпустили они друг друга, палицы схватили, стали палицами друг друга охаживать. От взмахов палиц вихрь поднялся, вырвал у Давида платок и унес. Нес, нес, нес и наконец бросил к порогу Хандут.
Узнала она платок мужа, поднялась на кровлю, смотрит – весь мир задернут завесою пыли. «Это платок Давида, – сказала она себе. – Наверно, сын с отцом встретились, не узнали друг друга – и давай драться».
Села Хандут-хатун на белого коня и полетела на поле битвы. Грохот и гром катились по горам и долам. Под облаками пыли две твердыни били друг друга в грудь. Собрались люди, издали глазеют, а ближе подойти не решаются. Закричала тут Хандут-хатун не своим голосом:
Давид! Это я взываю к тебе!
Ты просьбу мою исполни, уважь!
Голубчик Давид, не бей! Не убей!
Это Мгер, это сын единственный наш!
Куда там! Ничего не слышат отец и сын. Глаза у обоих были налиты кровью, и бились оба не на жизнь, а на смерть. Приблизилась Хандут, смотрит – у Давида силы убывают, а у Мгера прибывают. Закричала тут Хандут-хатун не своим голосом:
Мгер! Внемли материнской моей мольбе,
Пусть истошный мой вопль до тебя долетит!
Я прошу тебя: больше не бей! Не убей!
То отец твой родной, то всеславный Давид!
Ни отец, ни сын не прислушались к ее голосу. Бились они, словно буйволы, которых в первый раз выпустили весною из хлева, бились не на жизнь, а на смерть. Раскинула руки Хандут-хатун и, проливая потоки слез, воззвала:
Горы! Докличьтесь Кери поскорей -
Пусть он разнимет богатырей!
Не тут-то было! Родные – муж и сын – мольбе ее не вняли, а горы и подавно.
Не знает Хандут-хатун, как ей быть. Руки заламывает, волосы рвет на себе и снова взывает:
Ветер крылатый, лети
И нашепчи Кери:
"Бой роковой прекрати,
Сына с отцом примири!"
Тут Мгер, шумно дыша, повалил отца и коленом его прижал.
– Эй, эй, молодец, легче! – вскричал Давид. – Этак ты меня убьешь. А что ты скажешь моему удалому сыну?
– Кто твой сын?
– Мгер. У него на правой руке золотое запястье.
– Вот тебе раз! – воскликнул Мгер. – Чтоб у меня отсохла рука! Я же чуть отца не убил!..
Тут он заплакал, припал к стопам отца, поцеловал ему руку.
– Прости, отец! – молвил он.
Давид был уязвлен и гнев свой сдержать не мог.
– Мгер! – сказал он. – Ты вступил со мною в единоборство, ты меня повалил, ты меня опозорил. Молю праведного Бога, чтобы ты был бессмертен, но и бездетен.
Как услыхал Мгер отцово проклятье, в тот же миг вскочил на коня и поскакал в Капуткох.
Дорогой в ушах его звучали слова отца: «…чтобы ты был бессмертен, но и бездетен».
В Капуткохе Мгер созвал сорок неженатых юношей, сорок молодых девушек, сел с ними за стол и, чтобы заглушить отцово проклятье, упился сорокалетним гранатным вином.
Давид, Хандут и девушка прибыли в Сасун. Давид был весь в крови.
– Хандут! – сказал он. – Нагрей воды, я хочу вымыться. Разделся Давид, в корыто большое влез.
Посмотрела Хандут на правое его плечо, видит: Ратный крест стал черный, как сажа.
Ахнула Хандут-хатун и горько заплакала.
– Ты что, Хандут? – спросил ее муж.
– Давид! – сказала она. – Ратный крест у тебя на плече стал черный, как сажа.
И тут вспомнил Давид клятву, что дал он Чымшкик-султан, и ударил себя рукой, по лбу.
– Ах! – простонал он. – Я клятвопреступник! Вот почему Мгер меня и осилил. Я поклялся ей, что вернусь через семь дней, а прошло семь лет!
– Не уезжай, Давид! – молвила Хандут-хатун. – Счастье тебе изменило.
Ты преступил клятву и утратил былую силу. Сражаться ты больше не можешь.
– Нет, – молвил Давид, – мое слово крепко. Я еду.
Взял Давид меч-молнию, сел на Конька Джалали, поехал в Хлат, коня перед самым дворцом осадил.
Высунулась в окно Чымшкик-султан.
– Давид! – сказала она. – Ты дал мне клятву воротиться через семь дней, а прошло уже семь лет. Я так и не вышла замуж – все тебя жду.
– Я забыл свою клятву, – признался Давид. – А нынче вспомнил и вот, как видишь, приехал. Выходи – сразимся.
– Дай мне час времени, – сказала Чымшкик-султан. – Я только надену доспехи, вооружусь и выйду к тебе.