Давид одной рукой воду льет, а другой рукой глаза закрывает, чтобы на нее не глядеть.
Вот вымыла Сарья голову, смотрит — Давид зажмурился. Распалилась на него гневом Сарья, заголосила, стала на себе волосы рвать, лицо себе в кровь расцарапала, пошла домой и села у себя в горнице.
Пришел Горлан Оган.
— Эй, жена! Что-нибудь случилось? — спросил он.
— Как же не случиться! — отвечала Сарья. — Я думала, ты сына мне в дом привел, не знала я, что ты мужа мне в дом привел.
— Что ты говоришь, жена?
— Что есть, то и говорю. Я голову мыла в сарае. Давид ворвался, облапил меня — насилу-насилу вырвалась я от него и убежала.
— Коли так, — рассудил Горлан Оган, — мы на ночь дверь от него запрем — пусть убирается вон.
Вечером воротился Давид домой, глядь — двери на запоре.
— Дядя! — сказал Давид. — Я мог бы сейчас ударить ногой, и ты, и твоя жена вместе со всеми вашими запертыми дверьми провалились бы сквозь землю. Но я тебе мстить не стану: тебя, милый дядя, обманула блудница.
И пошел Давид к старухе — проситься переночевать у нее.
Горлан Оган всю ночь не спал, думу думал, а наутро сказал Сарье:
— Ты солгала мне, жена, изгнала ты из моего дома светоч сасунский.
А Давид переночевал у старухи, утром встал, на охоту пошел.
Видит: воронья стая кружит над старухиным просом и знай клюет его да клюет. «Как тут быть? — подумал Давид. — Пусть я даже одной стрелой двадцать ворон убью, другие-то улетят?..»
Вырвал он с корнем тополь, да как махнет им через поле — все вороньё вместе с просом смешал.
Пришла старуха на поле, глядит — ни одного колоска не осталось. И давай ладонями по коленям себя хлопать, и давай вопить:
— А, прах тебя возьми, Давид! Что ты со мной сделал?
— А что ж, по-твоему, нанэ? Я должен был смотреть, как вороньё твое просо клюет?
— Чтоб тебе пусто было, Давид! Ведь ты все мое просо сгубил. Чтоб тебя господь огнем попалил, бессердечный заика, сумасброд ты сасунский! Твой отец, Львораздиратель Мгер, пока был жив, отца и мать заменял беднякам. Разве ты достоин называться его сыном? Что ты натворил? Я только надеждой на эту полоску проса и жила, а ты его сгубил! Чем же мы с дочкой будем теперь кормиться?
— Нанэ! Да ведь я… да ведь я ду-умал…
— Ду-умал, да и наду-умал… Чтоб тебя змея укусила!.. Если уж ты такой силач, чего на Цовасар не идешь?
— А что там такое?
— Там божья кара уготована для тебя!.. Разве ты не знаешь, что на Цовасаре охотился твой славный отец?
— Ну?
— Тпру!.. То место стеной обнесено. Там гибель медведей, волков, козуль, оленей, диких баранов — ведь им не выйти из-за стены. Мсра-Мелик отнял у нас Цовасар. Сасунцам воспрещено там охотиться. Почему бы тебе туда не пойти, не отбить ту гору, где охотился твой отец?
— Нанэ, золотая ты моя! — воскликнул Давид. — Почем же я знаю, где эта самая гора?
— Ты только знаешь, где мое просо, пугало ты воронье! Разве ты, окаянный, достоин называться сыном своего отца?
— Не проклинай меня, нанэ! Я еще молод, я сирота. Скажи мне лучше, как к Цовасару пройти.
— Иди и схвати дядю Огана за шиворот — пусть он проводит тебя на Цовасар.
Давид пошел домой, схватил дядю за шиворот.
— Дядя! Где гора Цовасар? Там охотился мой отец, проводи меня туда!
— Обманули тебя, мой милый, — сказал Горлан Оган, — не было у твоего отца такой горы.
— Нет, была! — вскричал Давид. — Не лги! Я знаю, что была. Ты должен сводить меня на Цовасар.
— Пусть язык отсохнет у того, кто тебе это сказал! — молвил Горлан Оган. — Знай, родной мой: после того как отец твой, Льворазди-ратель Мгер, вечным сном опочил, пришел Мсра-Мелик, захватил Цовасар и сказал: «Это место моей охоты!» Сказал и ушел. С той поры мы не смеем ходить на Цовасар.
— Дядя! Ты только путь мне туда укажи, я и один дойду, — молвил Давид. — Коли нагрянет туда Мсра-Мелик, так пусть он меня убьет, а не тебя.
— Давид, родной ты мой, — молвил Оган, — потерпи денек, завтра чуть свет я свожу тебя на Цовасар.
Осердился Давид:
— Нет, ты мне сейчас укажи дорогу к Цовасару! Не укажешь — клянусь хлебом, вином и господом вездесущим, я шею тебе сверну.
Испугался Горлан Оган.
— Не сердись, родной, — сказал он, — я тебя сей же час свожу на Цовасар.
Пошли они на главную площадь. Там Кери-Торос беседовал с отцами города.
— Пусть отсохнет язык у того, кто проговорился Давиду про Цовасар, — сказал Оган. — Давид силком меня заставляет туда идти.
Обрадовались сасунские молодцы.
— Дядя Оган, возьми с собой и нас! — взмолились они. — Там, наверно, сейчас пропасть волков, медведей, козуль, диких баранов. Поглядим, как Давид будет их бить.