Поддел Давид убитого барана концом копья и пошел со старухой в город. Что же там его ожидало?.. Всякий раз, когда Давид, возвращаясь с охоты, проходил по городу, всюду слышались говор и смех, везде пировали, плясали. Нынче же словно облако скорби накрыло город: отовсюду неслись рыданья и крики, вопли и стоны, всюду, куда ни кинешь взор, — грабеж и побоище, и каждый спасался как мог. Сасунцы проклинали Давида:
— Ох уж этот Давид! Чтоб он ногу себе сломал, чтоб и духу его не было в Сасуне!
Удивился Давид.
— Вот тебе раз! — молвил он. — За что же они меня проклинают?
— Как — за что? — сказала старуха. — Ты цовасарскую стену снес, Богородицу-на-горе вновь воздвиг, Мсра-Мелик озлился и рать послал на Сасун, Козбадин со своими военачальниками в город вошел, дань собирает, а воины дома грабят, жен и дев уводят.
— Какую же дань хочет с нас взять Мсра-Мелик? — спросил старуху Давид.
Старуха ему на это ответила:
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Дядья твои жен и дев отобрали, в сарай загнали, ворота — на запор. Моя единственная дочь там же взаперти сидит.
— Нанэ! — молвил Давид. — Проводи меня к этим сараям. Я не дам им угнать в Мсыр не только что твою дочь, а и пылинку из нашего края!
Подвела старуха Давида к сараям. Изнутри доносились вопли, рыданья и стоны. У ворот стояли на страже десять мсырских пахлева-нов. Давид их всех положил, выломал ворота, жен и дев на свободу выпустил.
— Идите домой, матери мои и сестры! — сказал он. — Живите на свободе и молитесь за меня. А я за вас сложу голову в битве.
Сасунские жены и девы вышли на волю и, благословляя избавителя своего, пошли по домам.
— Коли ты, родной наш Давид, трудился — будь сыт, а и не трудился — все равно будь сыт! — говорили они.
Подошел Давид к другим сараям, ворота распахнул, сказал:
— Выходите, сасунские твари! Расходитесь по хлевам своих хозяев!
Освободив женщин сасунских и сасунский скот, Давид подошел к главной сокровищнице отца своего, стал в дверях и обратился к дядьям своим с такими словами:
— Вот вы как защищаете отчий край! Я — один и сам за себя отвечаю. А вы взамен одной моей головы целый Сасун отдаете врагу?
Заглянул Давид внутрь сокровищницы — и что же он видит? Козбадин, Чархадин, Бадин и Судин сидят, поджав под себя ноги, Горлан Оган держит чувал, а Пачкун Верго ящиком меряет сасунское золото и осыпает в мсырские чувалы.
— Что вы делаете? — крикнул Давид.
— Грехи твои искупаем, сумасброд сасунский, — отвечал Горлан Оган.
Подошел Давид, взял Верго за руку и сказал:
— Дядя Верго! Ты стар, отойди, я буду мерить наше сасунское золото и в мсырские чувалы осыпать.
Пачкун Верго со страху штаны замарал.
— Не подпускайте полоумного этого малого, меряйте золото сами! — сказал Козбадин.
— Как бы не так! — сказал Давид. — Отмерять золото буду я.
— Не в свое дело не суйся, Давид, иди домой, — сказал Горлан Оган.
При этих словах выхватил Давид ящик у Пачкуна Верго, перевернул его кверху дном, сперва насыпал лопатой золото на опрокинутое дно, потом ссыпал его на пол, а в мсырский чувал дважды опрокинул пустой ящик.
— Вот вам один, вот вам другой!.. — сказал он.
— Эй, эй, эй! — заорал Козбадин. — Горлан Оган! Ты впустил сюда бешеного этого щенка, чтобы он издевался над нами?! Прогоните его, а не то я сейчас ему голову отсеку!
Повел на него грозными очами Давид и сказал:
— Ишь ты!.. Так-таки и снесешь?
Испугался Козбадин.
— Эй, Горлан Оган! — сказал он. — Ты намерен дань Мсыру платить? Коли намерен — плати! А не намерен — я скажу Мсра-Мелику, он придет, ваш Сасун разорит, мешки с землею сасунской навьючит на ваших коней, на сасунских беременных женщин сасунские камни навьючит и угонит в Мсыр.
Разгневался Давид.
— Хлеб, вино, вездесущий господь!.. — вскричал он, схватил ящик, замахнулся на Козбадина; тот голову пригнул, ящик ударился в стену, пробил ее и пролетел такое расстояние, какое только за семь дней можно пройти.