— Ну, воля ваша!
Принесли пастухи котел о семи ушках, в котором у них был приготовлен плов на семь дней, и поставили перед Давидом. Рядом положили хлеб, тоже на семь дней, и подмигнули друг другу: поглядим, мол, сколько он съест!
Давид клал один лаваш на другой, на них — два ковша плова, потом скручивал их жгутом, два раза откусывал — и двух лавашей как не бывало. Плугари подталкивали друг дружку локтем и пересмеивались втихомолку. А Давид весь их семидневный запас съел подчистую, запил водой, которую плугари тоже на семь дней себе запасли, сел на коня, попрощался и — в путь.
— Ой-ой-ой!.. — воскликнули плугари. — Что же он наделал? Съел без остатка наш недельный запас! Нам еще целую неделю здесь работать — кто же нам даст хлеба и воды? В деревню пойти, там скажут: «Вы что, волки, что ли? Недельный запас в один день сожрали?» Сказать, что путник подсел и все съел, — не поверят. Как же нам быть?
Давид услышал этот их разговор, обернулся к ним и сказал:
— Вы тут пока отдохните, а я за один час вспашу, сколько вам за неделю вспахать полагается, и дело с концом!
— Как это ты вспашешь?
— Очень просто. Как я семидневные ваши запасы сразу подчистил, так и семидневный ваш труд сразу окончу.
Связал Давид все семь плугов, сел на Конька Джалали, цепь на руку намотал, проехал до конца поля, вернулся обратно — полполя вспахал.
— Ну что? Теперь убедились? — спросил он.
Плугари в изумлении переглянулись.
— Тут твое умение ни при чем, — заметил молодой плугарь. — Это сила твоего коня.
При этих словах Давид соскочил с Джалали, намотал на руку цепь и за полчаса оставшуюся часть поля вспахал.
— А теперь что скажете? — спросил он.
Плугари рты разинули от удивления.
— Ну и ну! — сказали они. — Ох и силища у тебя, божий человек! Ты славно Давид Сасунский.
Рассмеялся Давид:
— А я и есть Давид Сасунский!
У плугарей глаза на лоб полезли.
— Так ты Давид Сасунский?
— Клянусь богом, я Давид Сасунский! А это мой Конек Джалали!
Обрадовались плугари, окружили Давида.
— Давид! — оказали они. — Слыхом мы про тебя слыхали, а видом не видали. Наш недельный запас пусть будет тебе во здравье! Куда бы ты ни пошел, да не споткнется о камень твоя нога! Да зеленеет зелень и да цветут цветы на твоем пути! Никогда не ведай печали! Да исполнит господь желание твоего сердца!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Пока Давид уплетал недельный запас еды, который себе наготовили плугари, молодой плугарь сел на коня, поскакал к Чымшкик-султан и рассказал ей про необыкновенного этого пахлевана.
«Это, уж верно, Давид, — подумала Чымшкик-султан, — пришел, моего хлеба поел и ушел к Хандут-хатун! Хандут-хатун!.. Подумаешь, важная птица!.. Да она мизинца моего не стоит!»
В это время мимо ее дворца проезжал по улице Давид.
Чымшкик-султан окликнула его, остановила, вышла на улицу, взяла Давидова коня под уздцы и спросила:
— Куда путь держишь, Давид?
— В Капуткох.
— Я знаю, ради кого ты туда едешь. Гусаны мне всё рассказали. Слезай с коня и пойдем ко мне — закуси, отдохни. Капуткох от тебя не убежит.
Чымшкик-султан была красавица и говорить умела красно́. Чары ее подействовали на Давида — сошел он с коня, поел, семилетнего гранатного вина выпил, захмелел и уснул…
Проснулся Давид ни свет ни заря, и стали его мучить угрызения совести, и взяло его зло на себя.
«Что же я наделал! — подумал он. — Мой народ обмануть нельзя. Почему же меня обманули сладкие речи этой женщины?»
— Давид! — сказала Чымшкик-султан. — Останься у нас еще на денек!
— Нет! — отрезал Давид. — Один раз ты меня уже обманула — довольно!
— Давид! — продолжала Чымшкик-султан. — Ведь мы с тобой кольцами обменялись!
— Наши кольца обменяли мой дядя и твоя мать, — возразил Давид. — Неделю тому назад я твое кольцо отослал обратно.
С последним словом Давид сел на коня и поскакал.
Чымшкик-султан вслед ему поглядела.
— Ну погоди ж ты у меня, косноязычный Давид!.. Приехал, приворожил меня, а теперь едешь жениться на Хандут?.. Вот я тебе покажу Хандут-хатун! Подумаешь, важная птица! Да она мизинца моего не стоит!..
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
С той поры Чымшкик-султан стала недругом Давида, его супротивницей.
Три дня сидела Хандут-хатун под окном, все поджидала Давида.
На четвертый день, когда солнце стояло уже высоко, смотрит Хандут-хатун — между небом и землей, полыхая огнем, мчится всадник.