Сам Юм не желал благоговеть перед непонятным. Мы уже отмечали, что он держался перед смертью как атеист. Не исключено, и даже весьма вероятно, что и в теоретическом отношении в последние месяцы жизни он стал очень близок к атеистической и уж никак не Кантовой позиции, хотя в «Диалогах о естественной религии» это либо не отразилось, либо оказалось настолько зашифрованным, что утонуло в двусмысленных формулировках. Этой позиции прежде безуспешно ожидали от него французские материалисты; впрочем, они сумели применить в интересах своей борьбы против религии и церкви и то у Юма, что было прогрессивного в агностической его иррелигиозности и антицерковном скептицизме.
Просветитель Шарль де Бросс, широко использовавший идеи Юма о происхождении религии без указания источника в своей книге «О культе богов-фетишей, или сравнение древней религии Египта с современной религией Нигритии», не сделал чего-либо по тем временам морально недопустимого, зазорного, тем более что в письме он сам сообщил об этом Юму, а Юм одобрил его книгу. Де Бросс полностью принял Юмову концепцию происхождения религии и воспроизвел ее в своем сочинении вместе с аргументацией и многими историческими примерами (см. 41, стр. 115).
Из книги де Бросса молодой Карл Маркс сделал в 1842 г. выписки, вошедшие в так называемые «Боннские тетради» (см. 41), в которых он собирал материалы для задуманного им трактата о христианском искусстве. Позднее Маркс использовал их в своей публицистике на страницах «Рейнской газеты», например в статье «Дебаты по поводу закона о краже леса», при критике тех идеологических явлений, которые позднее назвал в «Капитале» товарным фетишизмом.
Маркс совершенно не воспринял, разумеется, специфически юмистской позиции в религиозной проблеме, ибо уже в 1842 г. он был атеистом. Позднее Маркс, характеризуя буржуазную ограниченность Юма как критика религии, писал в своих черновых заметках о последнем как о стороннике «культур-кампфа», то есть как о мыслителе, не поднявшемся выше буржуазного просветительства. Эта характеристика относится, понятно, к Юму только как к противнику ортодоксальных и сектантских вероучений. Во многих других вопросах Юм был не столько просветителем, сколько противником просветительской идеологии, и наиболее резко это обнаруживается в его теории познания.
Сложнее обстоит дело с этикой Юма, очень важной частью его мировоззрения, которой обычно придают мало значения и рассматривают ее, как правило, только в курсах по истории этических теорий. Но этика Юма, довольно тонко продуманная, хотя и противоречивая, заслуживает большего, чем только краткого упоминания о ней в книгах по истории культуры XVIII в.
Глава V. Психология аффектов. Как сделать этику наукой?
Этика Юма — это не второстепенный раздел его философии, а но его замыслу — вторая, и притом главная, ее часть, в которой изучение «человеческой природы», подготовленное, но далеко не достигнутое теорией познания, находит свою кульминацию. Но не прав югославский философ Г Петрович, который в своем исследовании «От Локка до Айера» утверждает, что вся философия Юма сводится к морально-психологической проблематике, для которой анализ вопроса о причинности не более как пропедевтика, так что Юма можно считать основателем «философской антропологии» в том самом смысле, в каком этот термин употребляют на Западе во второй половине XX в. Однако в действительности учение Юма о причинности выходит далеко за рамки антропологии как круга проблем и свидетельствует не в меньшей степени и о его интересе к методологии науки вообще и о его внимании к проблемам обоснования научного знания. К тому же замысел Юма не осуществился: его этика все же не стала главной частью его философии и даже далеко не «жестко» примыкает к ней. Как бы то ни было, Юм отдал больше всего сил разработке психологии морали и философской интерпретации полученных при этом выводов.
При разборе этики Юма обнаруживается, что в отличие от истории и критики религии он занимает здесь позиции, наиболее отклоняющиеся от просветительских. Некоторые методологические принципы теории морали роднят его, впрочем, не только с Гоббсом и Мандевилем, но и с современными ему передовыми французскими мыслителями. Имеется в виду представление о неизменности человеческой природы и о строгом детерминизме, которому подчинены все поступки людей, а также отрицание религиозного аскетизма и ханжества.