– Обналичишь… Кому передать, где, как - тебе сообщат. Или перечислишь на этот счет, - он протянул Санычу клочок бумаги. - Не задерживай, - кивок в сторону грязной «Нивы», - сам видишь, на какой дряни приходится ездить…
– Все? - спросил Саныч громким злым голосом (это правильно) и медленно порвал бумажку на четыре части (вот это зря). Скомкал и швырнул в лицо толстяка (ну, ладно). - Ни рубля вам от меня не будет. Так и передай хозяину. А если не уйметесь, руоповцы вами займутся. Они вам все ноги из ж… повыдергивают и узлом завяжут (не совсем понятно, но сойдет).
Парень растерялся - не ожидал такой реакции от мужика, - шагнул назад. Я достал пистолет, не оглядываясь, дал знак Прохору. Сзади послышалась какая-то возня, пыхтение, шорох соломы - не иначе ружье наш Тургенев потерял.
– Ну, смотри, - не очень уверенно пригрозил толстяк. - Пожалеешь, да поздно будет. Детишек побереги, дурак. Не жалко детишек?
– Детишки уже далеко, вам их не достать. - Саныч сделал шаг вперед, парень, соответственно, шаг назад.
– Все знаем. Телка у тебя тут крутая по явилась - не боишься, что поделиться не только деньгами придется? - Еще шаг назад.
И кстати.
– Все! - сказал Саныч и поднял кнут, отводя назад руку. - Чаша моего терпения лопнула! - (Красиво, правда?) - Сейчас ты у меня попляшешь. И споешь. Дурным голосом.
Первый выстрел кнута сбил с головы бедного парня бейсболку, второй вырвал из руки нож, третий обвил его щиколотки и повалил на землю - толстяк с такой силой грохнулся жирной спиной, что запрыгали и зазвенели банки на заборе.
Он очумело вскочил, попытался бежать, но Саныч снова дернул кнут, и парень опять грохнулся, теперь уже лицом.
Взбрыкнув ногами, он сбросил с них путы и поскакал к забору - вокруг него защелкали резкие и быстрые удары. Вот это была работа: лопнула на спине посланца куртка, слетели ее обрывки, выстрелили перебитые кнутом подтяжки - с круглого брюха поползли вниз штаны, мешая парню бежать. Он подхватил их руками, а тут вот он - забор, руки пришлось освободить, штаны, стало быть, выпустить. Над забором навис толстый зад в красных трусах, которые тут же разлетелись в клочья, а на беззащитном голом седалище загорелись не менее красные полосы.
Толстяк взвыл, как ошпаренная кошка. Его длинноволосый напарник вывалился из машины, распластался на земле, вытянул вперед и положил на камень руки с пистолетом.
– На поражение не стрелять! Проша, залп! - скомандовал я и, опережая противника, сделал свои два выстрела.
Довольно удачно: одна пуля, врезавшись в камень, швырнула длинноволосому в лицо град острых осколков, другая рванула куртку на спине. Волосатик на четвереньках побежал к машине, в которой уже корчился на переднем сиденье дрожащий толстяк. Без штанов и шляпы.
Машина судорожно рванулась, разворачиваясь, и тут наконец проснулся Прохор - грохнул из ружья. И тоже удачно - прямо в шину. Вот уж не ожидал.
Припадая на подбитое колесо, «Нива» завершила разворот и, жалостно прихрамывая, потрюхала по ухабам.
– Славно, стало быть, повеселились, - похвалил я свое подразделение, - всем по чарке водки жалую. Только если отец-командир говорит: залп, стало быть, залп, без всякого однова
Нет положенного бравого ответа: мол, рады стараться, ваше благородие! Я обернулся. Прохор неистово раздувал ноздри и сжимал кулаки - ишь, завелся на врага. Что значит удачный выстрел! Я всегда в него верил: столько он вселяет в человека мужества, отваги, укрепляет его праведным гневом! Не узнать писателя. Больше, чем на Яну, злится. Яна клацнула допотопным затвором - выбросила пустившую дымок гильзу.
– Однова! - наконец нашелся я. - Это ты, значит, стреляла? - Вот, оказывается, чего они пыхтели за моей спиной - ружье друг у друга рвали.
– Я боялась, он в тебя попадет, - сверкая шальными искорками в глазах, скромно объяснила Яна. - А потом скажет, что случайно.
– Ну! Ну! - как паровоз перед стартом стал выдыхать Прохор.
– Вот видишь, он даже оправдаться не может. Убивец кровожадный! И, заметь, из самых низменных побуждений. На! - она протянула Прохору ружье. - И больше не шали, не выйдет. Не смей мне Серого обижать.
Всей гурьбой мы вышли во двор. Саныч брезгливо, кончиком кнутовища, перебрасывал через забор обрывки вражьего гардероба.
– Как? - горделиво приосанился он.
Я поднял большой палец, подобрал нож и клочки бумаги.
– Здорово вы их проучили! - в один голос восхитились Коля с Олей.
Мы переглянулись: проучили… только кого мы проучили? Вот именно. Что и требовалось.
Вскоре приехал Андрей - отпраздновать вместе с нами первую победу, привез мне полную рукавицу патронов. Где он их достал, я не спрашивал. Стало быть, и так ясно - деревни кругом партизанские, тут, если хорошо поискать, можно и танк где-нибудь на чердаке обнаружить, под стрехой, например.
– День-два, а то и три у нас есть, - сказал участковый. - Пока они своему начальству нажалуются, взбучку получат, пока со своим стукачом свяжутся, решение примут, подготовятся…
– Штаны толстому новые купят, - в тон дополнила Яна, - исподнее ему справят…
– И скорее всего после этого, - добавил и я, - еще одно предупреждение нам сделают. Серьезное. Им ведь, чтобы авторитет не уронить и район из рук не выпустить, важно не столько физическую, сколько психологическую победу одержать, задавить нас. Но мы их все-таки на открытый бой должны вынудить, «стрелку» устроить…
С этой среды мы стали жить как в осажденном замке. Все время чувствуя чужое недоброе внимание. Днем, занимаясь делами, мы настороженно поглядывали по сторонам, ночью скрытно патрулировали усадьбу.
Особенно усердствовал Прохор. Ходил всегда с поднятым воротником и прищуренным глазом, резко оборачивался каждые десяток секунд. Прежде чем выйти за ворота, высовывал голову - туда, сюда, - осматривал окрестности. Он даже в дверь не входил по-человечески: ударял в нее ногой и лихо, мастерски отскакивал в сторону, поглядывая при этом на Яну, мол, вот какой я крутой молодец.
Кончилось это тем, что он чуть Саныча не пришиб. Тот как раз за дверью стоял. С лукошком, полным яиц.
– Не бандитов нам надо бояться, - сказала на это Яна и велела Прохору отмыть комнату, до потолка забрызганную желтками, белками и яичной скорлупой. Да еще заставила его съесть два уцелевших яйца, которые, кстати, Проша терпеть не мог, в сыром виде. И долго ворчала после этого: - Его надо в погреб посадить. Пока он нас всех не перебил. Он ведь засланный, однова. Шпион. Сколько тебе заплатили твои сатрапы?…
Меня же в нашей пассивной обороне больше всего беспокоил густой кустарник на задах. Что в нем таится, нам не видать, а взять нас оттуда на мушку - проще простого. Поэтому ночью, если не стоял в карауле, я с нашего чердачного окна порой на эти кустики поглядывал. Тем более что за ними начиналась та самая лесная дорога, по которой двухприводная «Нива» вполне могла подобраться и, сбросив десант, прорвать нашу оборону.
Так оно, стало быть, и случилось. Прекрасной лунной ночью, разомкнув кольцо ласковых Яниных рук, я вовремя скользнул к окну и увидел на краю леса мгновенный проблеск автомобильных габариток. Схватил пистолет, сунул ноги в сапоги и бесшумно скатился по лестнице. Пробрался через залитый лунным светом сад и затаился, прижавшись к углу старого, заброшенного Санычем сарая…
Холодно, на мне только брюки и рубашка, сейчас зубы стучать начнут, врага спугнут.
В ушах звенит мертвая тишина. Нарушает ее треск сломавшейся под неосторожной ногой ветки, и вроде короткий тихий говор прозвучал.
Сзади вдруг что-то прошумело, будто слон споткнулся. Я резко обернулся, вскинул пистолет - оказывается, это сонный Прохор в сортир пробирался, дерева на пути сшибая,