– Крестиками, - поправил я. - Мне так милее, стало быть…
В пруд после бани я лезть не собирался, острых ощущений за отчетный период у меня и так было сверх всякой меры. Однако пришлось. Яна всегда стремилась брать от жизни все хорошее, что она может дать. Такой вот у нее менталитет. Она и тут не стала раздумывать и неразумно плюхнулась в ледяную воду.
Вот это был вопль! В нем с огромной силой сконцентрировалось и вылупилось все пережитое за последние часы, неизведанный доселе восторг и ужас. Он ринулся к шарахнувшимся тучам, и под его мощным напором задрожали появившиеся в просвете звезды.
Выполнив свой долг, Яна пошла ко дну. Уже молча.
Я прыгнул за ней, выбросил ее на берег, выскочил сам, накинул на нее полотенце и стал растирать.
В этот момент послышался дробный топот ног, и из темноты вылетели на помощь Са-ныч и Прохор. У Саныча (это очень интересно!) в руках было ружье, у Проши - топор.
– Что случилось? - выдохнул Саныч, оглядывая темноту вокруг нас и водя по сторонам длинным ружейным стволом.
– Лягушка укусила, - пожаловалась Яна. Она обернула полотенце вокруг бедер и кокетливо спросила: - Проша, правда, я теперь похожа на русалку?
– На замерзшую селедку, - отвел глаза Прохор. Хорошо еще в остолбенении топор себе на ногу не уронил…
Старая банька была небольшая, из потемневших бревен, об одно окошко. В ней славно пахло увядшей березой и сеном. Потому что на стенах висели веники, а на потолке было устроено что-то вроде сеновала, и туда вела приставная лестница.
Рядом с печуркой со сложенными возле нее дровами стояла железная кровать под ватным одеялом. У окна - столик, предусмотрительно снаряженный: подсвечник, бутылка, стакан, закуски («а после бани - укради, но выпей») и кувшин с молоком, а на нем - краюха черного хлеба.
Яна толкнула окошко, оглядела силуэты садовых деревьев, колючие зубцы дальнего леса и вздохнула:
– Летом здесь, наверное, сказка.
– Зато зимой - наверняка суровая быль, - буркнул Прохор, сдвигая на край стола тарелки и раскладывая свои бумаги.
– Э! Ты чего это? - грозно прикрикнула Яна. - Мы тебя из милости приютили, а ты тут нахальничаешь!
– Я буду здесь работать, - уперся Прохор.
– Ты на скотном дворе будешь работать. Как миленький. Как дядя Миша сказал. - И со своей обычной непоследовательностью, но, безусловно, с какой-то внутренней, недоступной нам логикой добавила: - И что за имя у тебя? Прошка! Кличка собачья. Совсем на имя не похоже.
– Серый, - с укором, с обидой, безнадежно произнес Прохор, - у тебя ведь была такая возможность утопить ее в пруду. Никто бы и не хватился. И никто бы тебя не осудил.
– Да? - Яна хрустела огурцом, отбрасывала со щек влажные волосы. - Ты думаешь, я сама в воду упала? Как же! Но ничего у вас не вышло. И не выйдет. - Она строго постучала пальцем по краю стола. - Серый, за мной!
И полезла на сеновал, уронив с себя полотенце.
Мы упали на разостланные одеяла, одновременно безудержно зевнули и… наступило утро.
Разбудила меня утренняя разминка: Яна и Прохор опять делили стол. Я свесил голову. Чтобы не пропустить самое интересное.
Яна (руки в боки): «Серый здесь будет завтракать!» - и ширь бумаги на край стола.
Прохор (выпучив глаза): «Завтракать будем в доме! - и ширь бумаги статус-кво. - А это - мое рабочее место!»
Яна: «Твое рабочее место в сортире!» - и подняла над головой самую тяжелую папку.
Вот это она напрасно. Прохор - хороший, честный писатель. Беспощадный и бесстрашный. Накануне октябрьских событий он опубликовал в оппозиционной прессе серию таких убийственных статей, что они даже врагами читались пуще детективов. А в Белом доме принимал самое непосредственное участие в подготовке документов, воззваний, речей и листовок. Потому его - дурака - искали не только бандиты. Чтобы свернуть в суматохе его хилую красно-коричневую шею. Но скорее всего Яна лишит их этого удовольствия, опередит, стало быть.
– Серый! - истошно закричала она. - Слезай скорей, он дерется!
– Серый! - не менее истошно завопил Прохор. - Запри ее где-нибудь! У меня на нее психологическая аллергия. Какие слова знает…
Второй раз я проснулся, когда донесся до меня желанный звон посуды и Янин призыв:
– Серый, пожалуйте откушать!
Стало быть, победила Прохора, отстояла завоеванные рубежи.
Я спустился вниз и стал звякать рукомойником, прислушиваясь к говору за столом.
– Вот так, - размеренно и ровно ронял тяжелые фразы Бирюков. - Их целая банда. Курочкиным дом спалили, так они и уехали. У Вани Чуркина всех поросят потравили, он теперь им платит…
– В милицию обращался? - спросил Прохор.
– А что милиция? - вздохнул Саныч. - Милиция далеко, телефона у меня нет. Пока доедут… Да и потом, Ваня мне шепнул, у них в Званском горотделе свой человек сидит, на зарплате. Только сунься с заявлением. Ваня сдуру-то попробовал. Говорят, будем с поличным брать, «куклу» изготовили, засаду организовали. А никто за деньгами и не пришел. Вернулся Ванек на ферму - там тишина. Сорок голов как косой срезало…
Я вошел в комнату, поздоровался, стало быть, сел за стол.
– Вот я и говорю… - обратился ко мне Саныч.
– Я все понял. - Меня сейчас больше всего интересовала шипящая в сале яичница, сковороду с которой Яна выхватила из-под носа Прохора и поставила передо мной.
– Одно время было отстали, - снова обратился ко мне Саныч. - Отогнал я их, чтоли?
– Бывает, - согласился я, стараясь не замечать Прошкиных глаз, бегающих за моей вилкой: сковорода - рот, сковорода - рот…
– Но не думаю, что испугались…
– Я тоже. - Я откусил пол-огурца, чтобы яичнице не было страшно одной в темноте.
– А в начале октября опять явились. Собак застрелили…
– Понятно, - согласился я. - Они по могли погасить очаг сопротивления в Москве и вернулись к повседневным делам. - Я передвинул сковороду Прохору.
Он глянул на нее, посмотрел на меня. Да с такой обидой, что я чуть не заплакал. А Яна положила перед ним корочку хлеба и погладила по голове.
Нет, ребята, вы меня в это дело не втянете. Навоевался Серый досыта. Тем более сам в бегах. И без оружия. Что там ломтевский «Макаров» в бардачке брошенной машины, здесь атомной бомбы мало, стало быть.
Яна протянула мне кружку с кофе.
– Я тебе, Михал Саныч, одно скажу: объединяться вам надо. Самооборону организовать.
– Разве совладаешь с ними? Не только все фермы, даже колхозы к рукам прибрали, данью обложили. И все молчат, не то что воевать - признаться друг другу боятся.
Опять же: у них - оружие, а у нас - вилы да грабли…
– Ну-ну, - не согласился я. - А то мужики ваши под кроватями и в шкафах ружьишки не прячут.
– Человек нужен, - пер на меня Саныч, многозначительно подняв корявый палец. - Руководитель. Этот… профессионал!
– Ну да, - кивнул я. - Чтобы сочетал в себе личное мужество, организаторские способности и высокий профессионализм.
Стало быть, драть надо и отсюда. Отдохнул, называется, спрятался. Нет, рвану в «имение» свое, если его еще враги не захватили. Заломлю какой-нибудь киоск - на дорогу хватит.
Прохор встал из-за стола, прошелся, заложив большие пальцы под мышки - совсем как Ленин, остановился у меня за спиной. Сейчас по башке сковородой ахнет.
Вместо этого он положил мне руки на плечи.
– Леша, ты только что из боя…
– Я всегда только что из боя.
– Неужели ты не понял, с кем ты сражался? Ведь это одна банда.
– Серого не надо уговаривать, - буркнула Яна, и я не понял, что она этим сказала.