Да, хранили Ильичей везде. Каменных, бумажных, холщовых. Как и двадцать, и пятьдесят лет назад. Может, просто по народной привычке. Везде. Но это место было особенным. Сюда редко ступала нога человека, ибо считалось, что имя этому месту - Смерть.
Холст в дубовой раме неплохо сохранился, как и другие послания из прошлого. Лебедка разбитого лифта, непонятного назначения прибор со штампом «MadeinAustria», метровые стрелки от громадных часов, набор почерневших гаечных ключей, урна для бумаг, железный серп и молот, два перевернутых кривых стола и стул о трех ножках, связка ржавых ключей на гвозде, даже сколотая хрустальная пепельница на бетонном полу. Лучник поднял ее, повертел в руках и понял, как же он хочет курить. За последний год он затягивался дважды, и было это незабываемо. Что это были за листья, он уже не помнил, но будоражащий аромат самокрутки он навсегда унес из странного заведения бандитского Левобережья с еще более странным названием - бар «Сто лет одиночества». Напротив Лучника сидел Кочегар с красным революционным бантом на черной кожанке и рассказывал увлекательные истории из прошлого, а потом брал трехструнную гитару и затягивал что-то из Хоя. Крепкие парни с Машмета неумело подпевали Кочегару. А над всем этим веселым безумием парил ароматный сизый дымок от выкуренных самокруток.
...Снова раздался смех. Лучник все время знал, что живоглоты где-то рядом, он чувствовал их мерзкое дыхание, он ждал их приближения на каждом этаже, он жаждал показать им свою силу, не применяя оружия.
- Ну, идите ко мне, уродцы!
Эти мерзкие существа, заражавшие людей странным вирусом, невольные любители полакомиться живой человеческой плотью, были для него не более чем игрушкой. Для остальных - хохочущей смертью. Их тихий зловещий смех шел откуда-то с седьмого этажа. Ближе, ближе, ближе...
Лучник сделал шаг к лестничной клетке: по отбитым ступеням прямо к нему медленно крался грязный подросток-оборванец, его губы были перепачканы желтой слизью, голова странно подергивалась из стороны в сторону, взгляд блуждал и никак не мог сконцентрироваться на Лучнике. За ним ползли два живоглота постарше. Они тошнотворно засмеялись при виде жертвы, из перекошенных ртов закапали слюни. Снизу за Лучником с любопытством и испугом наблюдала худющая высокая женщина - в ее руках была истерзанная кукла, которую она то и дело резко прижимала ксвоим голым отвисшим грудям.
Лучник шагнул навстречу живоглотам. Женщина истерично засмеялась, подросток попятился назад и, споткнувшись о ползущих, упал. Один из живоглотов зарычал, но, встретив взгляд Лучника, заткнулся и отвел глаза. Лучник бросил в него пепельницу.
- Кыш! - шепнул он и сплюнул.
Живоглоты, будто почувствовав его необъяснимую грозную силу, не раз спасавшую Лучнику жизнь, отступили. Он поднял голову - пора двигаться дальше. На ступенях он наклонился за маленьким, чудом уцелевшим осколком зеркальца, припрятал его в рюкзак и, наконец, ступил на открытую, залитую весенним солнцем площадку последнего, девятого этажа. В небо уходила металлическая винтовая лестница, последнее напоминание о знаменитом некогда шпиле ЮВЖД, образце сталинского стиля. Лифт давно уже никому не помогал преодолевать 70-метровый путь вверх - к великолепию воронежских панорам, да и от панорам-то мало чего осталось. Как и на прочих этажах, здесь все стороны света были открыты для обзора. Только там, ниже, всюду зияли пустые окна-глазницы, а здесь, над головой, было чистое циановое небо, под ногами - подтаивающий снег, и с четырех сторон над площадкой возвышались каменные «трезубцы», за которыми можно было удачно укрыться.
Пригнувшись, Лучник прокрался на самый угол площадки, сбросил рюкзак и выглянул из-за каменной глыбы. Соседняя башня с колокольней была пониже шпиля ЮВЖД - удачней места для стрельбы и представить было невозможно. Видимо, оставалось минут пятнадцать - вполне достаточно для того, чтобы занять позицию, натереть тетиву воском, затаить дыхание и спустить курок. Впрочем, можно было бы спеть еще какую-то песенку, к примеру, ту, что когда-то горланили с лучшим другом, да не где-нибудь, а в Коминтерновском банке, пьяные и счастливые:
А сегодня я воздушных шариков купил,
Полечу на них над расчудесной страной...
Спеть шепотом, чтобы самому едва расслышать. Но он не стал этого делать. Не потому, что не умел петь, а потому, что помнил слова Октябрей: «Будь осторожен. Звонари могут за триста метров услышать, как ты пукнул!»