В Нижнем, на ярмарке. Главный дом, пестрая толпа, великолепные магазины, вывески, украшенные орлами, медалями. Все эти «Асафы Барановы», «Сосипатры Сидоровы с сыновьями», «Викулы, Саввы и другие Морозовы…» — все это поражало детское воображение, заставляло временно забыть предстоящую в Москве разлуку.
Время летело. Отец кончил дела на ярмарке; надо было ехать в Москву. С 15 августа экзамены.
Вот и Москва. Остановились мы на Никольской, в Шереметьевском подворье, излюбленном провинциальным купечеством. Тут что ни шаг, то диво. Ходили всей семьей по Кремлю, по Кузнецкому мосту. В то лето ждали в Москву государя Александра II. Мать решила во что бы то ни стало посмотреть царя. Говорили, что будет он на смотру, на Ходынке. Мать поехала туда — царя видела издалека, рассказы были восторженные. Побывала она у Иверской — там выкрали сумку с деньгами… зато приложилась…
Вот настал и день экзаменов. Повезли меня в Лефортово, далеко, на край Москвы. Училище огромное, великолепное, бывший дворец Лефорта[14].
Выдержал я из закона божьего, рисования и чистописания; из остальных — провалился. Отцу посоветовали отдать меня на год в Реальное училище К. П. Воскресенского, с гарантией, что через год поступлю в Техническое. Чтобы не возить меня обратно в Уфу, не срамить себя и меня, решили поступить, как советуют добрые люди. Так-де делают многие, и выходит хорошо. Так отцу говорил небольшой, рыженький, очень ласковый человечек в синем вицмундире, что привез с десяток мальчуганов на экзамен. Это был воспитатель училища Воскресенского, опытный человек. Он привез на экзамен своих питомцев и не упускал случая вербовать новых, мне подобных неудачников из провинции. Родители, очарованные ласковым человеком, на другой день повезли меня на Мясницкую в дом братьев Бутеноп, где помещалось училище К. П. Воскресенского[15]. Сам Константин Павлович, такой представительный, умный и в то же время доступный, встречает нас, очаровывает родителей еще больше, чем рыженький человечек. Неудачи забыты, я принят в первый класс училища.
Неизвестный художник. Портрет К. П. Воскресенского
Наступает час прощания. Меня благословляют образком Тихона Задонского. Я заливаюсь горючими слезами, мать тоже. Почти без чувств садят меня на извозчика, везут на Мясницкую. Там новые слезы. Прихожу в себя — кругом все чужое, незнакомые люди, взрослые и школьники. Со мной обращаются бережно, как с больным, да я и есть больной, разбитый весь, разбита маленькая душа моя. А тем временем родители спешат на поезд, в Нижний, а оттуда в свою, теперь особо мне милую, родную Уфу.
Много-много слез было пролито, пока я освоился с училищем, с товарищами. Много раз «испытывали» меня, и наконец признали достойным товарищем, не фискалом, способным дать сдачи, и жизнь улеглась в какие-то свои рамки. Время шло. Учился я неважно, и все эта арифметика! Однако кроме закона божьего, рисования и чистописания, из которых я имел пятерки (а из чистописания почему-то мне ставил тогда знаменитый на всю Москву калиграф Михайлов 5 с двумя крестами и восклицательный знак), были предметы, которыми я охотно занимался: русский язык, география, история; из них я преуспевал. Время шло быстро. Незаметно подошло рождество. Многие живущие собрались на праздники домой — куда-то в Тулу, в Вязьму, в Рыльск… Тут и мне захотелось в свою Уфу, но она была далеко, особенно далеко зимой, когда реки замерзли и пароходы не ходили.
Нас осталась небольшая кучка. Стало грустно. Развлекались мы как умели. Пили в складчину чай с пирожными в неурочное время, шалили больше обыкновенного, на что в эти дни смотрели сквозь пальцы. На несколько дней, правда, и меня взял к себе на Полянку, в Успенский переулок, друг отца — Яковлев, богатый купец-галантерейщик, у которого отец покупал много лет. Он еще осенью обещал отцу взять меня на рождество и на пасху и выполнил сейчас свое слово. За мной приехали накануне праздника, и я пробыл на Полянке первые три дня на рождестве, а потом и на пасхе. У Яковлевых было чопорно, скучно. На третий день рождества вся семья и я были в Большом театре, в ложе, на балете «Стелла»[16]. Танцевала знаменитость тех дней — Собещанская. Меня поразили неистовые вызовы, клики: «Собещанскую, Собещанскую!»
На пасхе помню заутреню в соседней церкви Успенья, что в Казачьем, куда со двора дома Яковлевых проделана была калитка, и вся семья, как особо почетная, имела свое место, обитое для тепла по стенам красным сукном. На первый день мы с сыном Яковлевых, однолеткой Федей, лазили на колокольню, и там нам давали звонить. Это было ново и приятно. После трех дней меня снова доставили в пансион. Прошла и масляница, вот и великий пост. Говели у Николы Мясницкого. Подошла и пасха. Опять потянулись наши рязанцы, орловцы домой, а мы опять запечалились, но на этот раз не так, как зимой: еще месяц или два, и мы поедем — тот в Уфу, тот в Пермь или в Вятку, иные в Крым или на Кавказ, — и на нашей улице будет праздник.
14
В настоящее время в этом здании помещается Центральный государственный военно-исторический архив.