Я всегда радовался встречам с Александром Трифоновичем и, за невозможностью по слепоте написать ему, посылал иногда телеграммы. Вот один из ответов Твардовского:
«... Получил Вашу зазывную телеграмму, дорогой Иван Сергеевич, и так мне захотелось заявиться к Вам в Карачарово, навестить Вас на Вашей вилле, переночевать там, выпить чайку (ну, может быть, и еще чего-нибудь), поговорить, т. е. рассказать Вам что-нибудь, т. к. Вы-то больше покуриваете да погмыкиваете, — это у нас с Вами и называется «поговорить». Лес шелушится, грибочки уходят, спасибо, что хоть два-три раза дались мне по-настоящему, когда уже не только свинушек, но и сыроежек не берешь — только классные. А случалось набредать и на боровики могучие. Идешь, а он вдруг стоит в траве, притаившись, как сом, а уж по корешку чуешь, что здоров и свеж, хоть и в возрасте. Я, между прочим, привык приравнивать грибные возрасты к человеческим, — там и младенцы, и юноши, и зрелые мужи, и на склоне лет, и дряхлые.
Я понимаю, что этот вид охоты Вас не может особо прельщать, между прочим, и по нынешнему Вашему зрению, так что простите мне эти лирические изъяснения, подобные моему пересказу «сонных видений» в предыдущем письме.
Начавшаяся было в Коктебеле работа опять прервалась. Настроение у меня при всем этом до странности хорошее. Идет дождь — пусть дождь, можно надеть резиновые сапоги, жара — пусть, можно искупаться, если не в реке или в море, так под душем в городе или здесь; работа стоит — у бога дней много (хотя не так у него их много, ох как не много!). Так и живу. Вспоминаю Вас ежедневно, и мне очень отрадно, что есть у меня такой славной души дорогой человек, старик-красавец! Ваш весь А. Твардовский».
Мой молодой друг и молодой писатель Вадим Чернышев вырезал из тонкого картона небольшой «транспарант для слепых», и я начертал несколько строчек Александру Трифоновичу. Рад был получить в ответ доброе, дружеское письмо.
«Дорогой Иван Сергеевич, батюшка! Как я рад был получить от Вас весточку! Сейчас я с особенной силой чувствую, как мне дорога Ваша дружба, Ваша доброта и мудрость. И мне так жаль, что настроение у Вас, по-видимому, подгуляло. Конечно, болезнь, то, другое — все это так, но насчет «дряхлости», простите меня, Иван-свет-Сергеевич, не верю и не желаю верить. Бывает такая полоса, ее нужно перенести как грипп. Очень, очень хочу Вас видеть, лучше всего бы в Карачарове. Правда, в жизни редко так бывает, чтобы хорошее повторялось, но я как вспомню наши бдения у камелька, наши завтраки и прогулки, «творческие сны» и посиделки у Бориса Петровича, то так мне всего этого хочется опять. Спасибо, Иван Сергеевич, за письмо, за добрые Ваши слова, за память. Будьте бодрее, дорогой друг. Ваш А. Твардовский. Посылаю для порядка огоньковскую книжечку. Вашу «скоропись» я разбираю довольно свободно, так что пусть она Вас не смущает. Мои все Вам кланяются и вспоминают Вас всегда хорошо».
Ленинградское отделение издательства «Художественная литература» просило Александра Трифоновича написать статью к моей книге. Твардовский писал мне по этому поводу:
«...Я, можно сказать, уже приступил к работе. Уже с неделю, среди всяческих дел и сует, перечитываю Вашу книгу «На теплой земле» и, должен сказать, вновь и вновь испытываю глубокое и доброе чувство, какое вызывает только неподдельный поэтический дар. Но об этом я не буду сейчас, — побережем для статьи. Меня одно немного смущает, что, собственно, статья эта не нужна: Вы в моей рекомендации перед читателем не нуждаетесь, это мы с Вами давно знаем.
Дорогой мой Иван Сергеевич! Давно, давно я не видел Вас, не слушал Ваших речей, не нюхал дыма Вашей трубочки. А время свое дело знает, бежит, перескакивает через малые и большие рубежи дней, месяцев и т. д. Поломанным оказался мой нынешний «творческий отпуск», съездили мы с Марией Илларионовной в Болгарию, побывали на курорте в Варне с недельку, объехали за 3 — 4 дня всю страну, вот и все, что касается отдыха. А тут опять возникла Америка, куда я должен ехать, хоть и охотушки моей нет. Однако не все же мне плакаться Вам в Вашу продымленную куртку. Есть и такой факт этого периода, как опубликование «Теркина на том свете», которого я достругивал, когда мы сидели с Вами в Карачарове. Правда, критика не балует его вниманием. Впрочем, все же есть и критика, и в особенности есть почта, да какая — бяда! Не собираетесь ли? Сигнальте, я пробуду здесь, наверное, и праздники и середину ноября. Очень хотел бы видеть Вас хоть в углу дивана в редакции, попыхивающим трубку и снисходительно взирающим на наши хлопоты и суеты. Обнимаю Вас, дорогой друг. Ваш А. Твардовский».