Собаки Свирненки, на которых он совершал дальние зимние путешествия, были необыкновенно привязаны к нему, любили его так же, как любили знавшие его люди.
Здесь, на далеком Севере, солнце уже не заходило, одинаково светило и ночью и днем. Вблизи от домика, в тундре, жили полярные белые куропатки; у самцов и самочек начинались брачные игры. Не раз наблюдал я, как в лучах полуночного солнца исчезает с песенкой белоснежный самец-петушок. Мы видели проходивших через замерзшее озеро оленей и преследовавших их волков. Вскоре стали появляться первые прилетные гуси, улетавшие на зиму в теплые края. Первых прилетных гусей иногда накрывала злая пурга, и они погибали. На вершинах каменных останцев — остатках разрушенных некогда гор — сидели белые полярные совы, подкарауливая добычу. Появились черные чайки, выползали из снегов перезимовавшие лемминги, которых ловили и поедали чайки. Полярная весна наступала медленно, еще долго держался на озере толстый лед.
В тундре на невысоких возвышенностях еще под снегом появлялись первые цветы. Они распускались под ледяной прозрачной покрышкой. Уже позже, когда на южных склонах растаял снег, рядом с сугробами еще нерастаявшего снега распускались красивые желтые цветы.
Начиналась настоящая полярная весна. Однажды, сидя у Свирненки, я услышал доносившийся с озера странный грозный шум. Не одеваясь, мы выбежали из домика и увидели необычайную картину: на берег с вскрывшегося озера надвигался лед. Впереди себя он катил огромные камни, поднимался на берегу высокими полупрозрачными стенами, очень похожими на древние замки. На глазах наших возникали зубчатые стены и высокие башни. Даже собаки заинтересовались необычайным событием. Движение льда продолжалось недолго, башни и зубчатые стены застыли. Перед нами высился ледяной зеленоватый город. Такое событие, по-видимому, повторялось ежегодно, ибо на берегу озера лежало много тяжелых камней, вынесенных весенними льдинами.
По прилете гусей мы со Свирненкой не раз ходили на охоту. Мы охотились только на линных гусей: на Севере линяют только те прилетные гуси, у которых нет птенцов. Помню, мы присели в тундре как-то на кочках и Свирненко кое-что рассказал мне о своей жизни. Родом он был с Украины, служил учителем, занимался пчеловодством. Кое-что он пытался рассказать о своей семейной жизни, но я почувствовал, что говорить ему об этом тяжко. Вскоре мы поднялись и, нагруженные охотничьей добычей, побрели по берегу озера к дому. Каждое свидание со Свирненкой было для меня радостью. Остались памятны его рассказы о прежних, иногда одиноких зимовках на отдаленных полярных станциях, о встречах с белыми медведями, об охоте.
В конце лета я прощался со Свирненкой. Мы уговорились не забывать друг друга. Уже спустя несколько лет я прочитал в «Известиях» сообщение о том, что полярнику Свирненке за двадцатисемилетнюю беспрерывную работу в Арктике присвоено почетное звание Героя Социалистического Труда. В статье о Свирненке было написано, что однажды на острове Ушакова он принял по рации такой текст: «Буди всех, ставь бутылки на стол, есть очень приятная радиограмма». Он поднял всех, — никак пароход идет! Не угадал. В радиограмме пересказывался Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Героя Социалистического Труда. Товарищи поздравляли, шутили: негоже, мол, опаздывать к награждению, так как Золотую Звезду ему вручали два года спустя, когда пришла смена зимовщикам. Свирненко улыбался: орден Красной Звезды ждал его в Москве семь лет и ничего — не потускнел. Из газет я узнал, что живет он теперь на юге, в Ялте. Будучи в Ялте, я заехал к нему. Мы очень тепло встретились. Свирненко рассказал мне, что летом собирается поехать на Таймырский полуостров на базу Академии наук.
В моем архиве сохранилось несколько писем Свирненки. Привожу некоторые из них:
«Таймырское озеро, 20 апреля 1948 г. Здравствуйте, дорогой Иван Сергеевич! Как вы поживаете? Простите, что не сразу ответил на Вашу последнюю телеграмму, в которой Вы писали, что собираетесь на Каспии: думал, ответ мой не застанет Вас в Ленинграде. Большое спасибо за то, что исполнили мою просьбу — передали Кренкелю письмо. Он вместо отпуска предложил мне перевод в Ломоносово. Когда я от перевода отказался, обещал вывезти первой возможностью. Так, в ожидании этой «первой возможности», я и прожил на Таймырском озере чуть не целый год.