Предложение Вишневецкого открывало широкие перспективы перед Иваном IV — ведь в подданство Вишневецкий просился не один: владея всеми землями от Киева до Дикой степи, в поход на татар он мог поднять тысячи казаков, в его распоряжении находилось несколько десятков пушек. Разумеется, польский король не остался бы равнодушен к потере южного Приднепровья. Но нет худа без добра. Походы польских войск традиционно сопровождались насилиями и грабежами, что неизбежно вызвало бы восстание и на остальной территории Малой России.
В 1556 г. Малороссия могла сама, как спелое яблоко, упасть в руки царя Ивана. Но, увы, у него были иные планы. Через два года началась Ливонская война, и царь думал только о ней. Прорубить окно в Европу было для России жизненно необходимо, но для этого нужны были более мощная армия и более сильная экономика; двадцать лет тяжелой Северной войны; постройка Петербурга; заселение новых земель; создание мощного флота и, наконец, гений Петра Великого.
Иван IV, начиная Ливонскую войну, явно переоценил свои силы. Предложение Вишневецкого было отвергнуто царем. Русская дипломатия начала действовать в диаметрально противоположном направлении, вступив в переговоры о мире с Польшей и Крымским ханством. До Ивана IV никак не доходило, что Крымское ханство не обычное государство, живущее за счет сельского хозяйства, ремесел и торговли, а орда грабителей, которая физически не может существовать за счет внутреннего производства. Переговоры же, которые вели крымские ханы с московскими царями и польскими королями, имели цель получить как можно большую дань. Историки XIX в. остроумно называли их «бахчисарайским аукционом»: если Москва платила больше, чем Краков, то крымцы два-три года грабили только польские владения, и наоборот.
В итоге Иван Грозный упустил великолепный исторический шанс воссоединить Малую и Великую Россию. Царь приказал Вишневецкому сдать Черкассы, Канев и другие контролируемые им территории польскому королю, а самому ехать в Москву. На «подъем» Вишневецкому выдали огромную по тем временам сумму — десять тысяч рублей. В Москве Вишневецкому были даны на кормление город Белев и несколько сел под Москвой. Так Иван потерял «Богдана Хмельницкого» и приобрел хорошего кондотьера.
В 1558 г. началась Ливонская война, и сто тысяч татар, забыв обо всех мирных договорах, пошли на Рязань и Тулу. Но, узнав, что значительная часть русских войск еще не ушла в Ливонию, татары повернули назад. Так рухнули дипломатические усилия Грозного обеспечить безопасность России на юге в ходе войны за выход к Балтике. В ответ царь отправил против крымского хана два отряда: восьмитысячный под командованием окольничего Данилы Адашева вниз по Днепру и пятитысячный под командованием Вишневецкого вниз по Дону. Адашев захватил в устье Днепра два турецких корабля, а затем высадился в западном Крыму, близ современной Евпатории. Русские разорили несколько улусов, освободили сотни русских рабов и благополучно вернулись по Днепру домой. Вишневецкий разбил на Дону отряд крымских татар, шедших к Казани, а затем осадил турецкую крепость Азов. Крепость спасло лишь появление большого турецкого флота адмирала Али Рейса. Атакованный с двух сторон крымский хан вновь вступил в переговоры с Москвой. Дмитрию Вишневецкому не улыбалось закончить жизнь белевским помещиком, и он покинул царскую службу.
В 1564 г. с четырьмя тысячами казаков Дмитрий Вишневецкий отправился воевать с турками в Молдавию. Там он был обманом схвачен, привезен в Константинополь и повешен за ребро на крюке.
В украинский эпос Дмитрий Вишневецкий вошел как казак Вайда. В одной из песен султан предлагал православному казаку Вайде поменять веру и взять в жены султанову дочь, но гордый казак ответил: «Твоя віра проклятая, твоя дочка поганая».
Подробное исследование Ливонской войны выходит за рамки монографии, нам же интересен лишь польско-литовский вектор этой войны.[63]
Некоторые историки считают Ливонскую войну политической ошибкой Ивана IV. Н. И. Костомаров, например, усматривал в ней излишнее стремление Ивана Грозного к завоеваниям. И. А. Заичкин и И. Н. Почкаев утверждают, что эта война для России «была поставлена в повестку дня самой историей — выхода к Балтийскому морю требовали ее экономические и военные интересы, а также необходимость культурного обмена с более развитыми странами Запада. Иван Васильевич, следуя по стопам своего знаменитого деда — Ивана ІІІ, решил прорвать блокаду, которой фактически отгородили от Запада Россию враждебные ей Польша, Литва и Ливонский орден».[64]
Автор более склонен ко второй точке зрения, но, по моему мнению, Иван IV и его бояре явно не рассчитали свои силы. Крайне неудачно было выбрано и время начала войны. Как показывает история XV–XX вв., пожать плоды своих военных побед Россия могла лишь при условии, что европейские государства будут заняты другой войной, причем не важно с кем: с Людовиком XIV, Наполеоном, Гитлером и т. д.
В январе 1558 г. сорокатысячная русская армия вторглась в Ливонию. В ходе кампаний 1558 и 1559 гг. войска ордена были наголову разбиты, а значительная часть крепостей взята русскими. В сложившейся ситуации новый магистр ордена Готард Кетлер обратился за помощью к соседним государствам. 31 августа 1559 г. Кетлер и король Польши и Литвы Сигизмунд II Август заключили в Вильно соглашение о вступлении Ливонии под протекторат Польши. Согласно этому договору король обязался защищать владения ордена от Москвы. За это архиепископ и магистр отдали ему под залог девять волостей с тем условием, что если они захотят их после выкупить, то должны заплатить 700 тысяч польских гульденов. Тогда Сигизмунд II Август обязался отправить своего посланника в Москву, чтобы довести до сведения Ивана IV, что теперь Ливония отдалась под королевское покровительство и чтобы московские войска не смели вступать в Ливонские земли.
В Москву поехал в январе 1560 г. Мартин Володков. Передав королевскую грамоту, он попросил разрешения встретиться с Алексеем Адашевым и сказал ему: «Поляки всею землею хотят того, чтоб государь наш с вашим государем начал войну. Но воевода виленский, Николай Радзивилл, и писарь литовский Волович стоят крепко, чтоб король с государем вашим был в любви. Поляки с Радзивиллом сильно бранятся, говорят, что воевода за подарки помогает русскому государю, говорят: нам Ливонские земли нельзя выдать, и не станет король за Ливонскую землю, то мы не станем его за короля держать, и приговорили накрепко, что королю к вашему государю посланника не отправлять. Так вы бы государя своего на то наводили, чтоб он отправил к нашему государю своего посланника, чтоб о Ливонской земле сговориться: тут уж непременно Радзивилл вступится в дело и приведет его к миру».
Адашев ответил, что государю к королю отправлять посла не годится, потому что король вступился в Ливонскую данную (то есть платившую Москве дань) землю. А когда посол усомнился, точно ли Ливония должна платить дань Москве, ему показали последнюю договорную грамоту с обязательством дерптского епископа платить по гривне с человека.
Иван IV отвечал королю: «Тебе очень хорошо известно, что Ливонская земля от предков наших по сие время не принадлежала никакому другому государству, кроме нашего, платила нам дань, а от Римского государства избирала себе духовных мужей и магистров для своего закона по утвержденным грамотам наших прародителей. Ты пишешь, что когда ты вздумал идти войною на Ливонскую землю, то я за нее не вступался и тем показал, что это не моя земля: знай, что по всемогущего бога воле начиная от великого государя русского Рюрика до сих пор держим Русское государство и, как в зеркале смотря на поведение прародителей своих, о безделье писать и говорить не хотим. Шел ты и стоял на своих землях, а на наши данные земли не наступал и вреда им никакого не делал: так зачем было нам к тебе писать о твоих землях? Как хотел, так на них и стоял. Если какую им истому сделал, то сам знаешь. А если магистр и вся Ливонская земля вопреки крестному целованию и утвержденным грамотам к тебе приезжали и церкви наши русские разорили, то за эти их неправды огонь, меч и расхищение на них не перестанут, пока не обратятся и не исправятся».