– Как ты себя чувствуешь, Артур?
– Ох, Эт! В какие-то дни силы вроде бы прибавляются, а потом опять начинаю сдавать. Нужно время.
Но ядом не пользовались. Пузырек оставался полным. Что за ужасная чушь! Похоже на детективный роман, прямо какая-то Агата Кристи. Надо просто спросить Чар, и та расскажет, зачем ей пузырек с ядом.
– Хочешь, я тебе почитаю? – предложила она Артуру, и он согласился.
Она села у его кровати и стала читать книгу о герцоге Веллингтоне. Артур сам ее читал, но руки устали держать том. Все эти битвы, войны и прочие ужасы – что знал Артур о таких вещах, почему они его вдруг заинтересовали? Ничего он не знал. Не знал, почему так бывает на свете, почему люди не могут вести себя разумно. Он был слишком хороший. Он разбирался в истории, но не в том, что происходит у него под носом, в его собственном доме, да где угодно. В отличие от Артура, Эт знала, что что-то происходит, хотя не могла сказать почему; в отличие от него, она знала, что кое-кому доверять нельзя.
В конце концов она ничего не сказала Чар. Но каждый раз, наведываясь к ним, она находила предлог оказаться на кухне, открыть буфет, встать на цыпочки и, заглянув поверх прочих склянок, удостовериться, что жидкость в пузырьке не убывает. Да, она допускала, что, наверное, ведет себя несколько странно, такое случается со старыми девами. Ее страх был сродни тем абсурдным и безобидным страхам, которые иногда находят на молоденьких девушек: а вдруг они выпрыгнут из окна или задушат сидящего в коляске младенца? Эт, впрочем, боялась не за себя.
Эт смотрела на Чар, Блейки и Артура – они втроем сидели на крыльце и решали, стоит ли войти в дом, включить свет и поиграть в карты. Она хотела удостовериться в собственной глупости. Волосы Чар – как и волосы Блейки – сияли в темноте белизной. Артур теперь почти полностью облысел, а у Эт волосы были тонкие и темные. Чар и Блейки представлялись ей животными одной породы – высокие, легкие, властные, склонные к опасной чрезмерности. Они сидели порознь, но словно светились в темноте. Любовники. Слово вовсе не ласковое, как думают многие, а жестокое, убийственное. Вот Артур в кресле-качалке со стеганым одеялом на коленях, нелепый, как зверек, у которого так и не отросла взрослая, самая необходимая шерсть. Из-за таких, как Артур, чаще всего и случаются неприятности.
– Моя любовь на «Р», поскольку он разбойник. По имени он Рекс, живет он… в ресторане[7].
– Моя любовь на «А», поскольку он абсурден. По имени он áртур, живет на антресолях.
– Вот это да, Эт! – сказал Артур. – А я и не подозревал. Хотя не уверен, что мне понравилось про антресоли.
– Такое впечатление, что нам всем лет двенадцать, – сказала Чар.
После истории с синькой к Чар пришла популярность. Она начала принимать участие в постановках Любительского драматического общества и общества певцов «Оратория», хотя никогда не имела особенных актерских или музыкальных талантов. В пьесах она всегда изображала холодных красавиц или хрупких и утонченных светских дам. Она научилась курить, потому что этого требовала сцена. В одной пьесе, которая навсегда врезалась Эт в память, Чар изображала статую. Вернее, она играла девушку, которой надо было притвориться статуей, чтобы в нее влюбился молодой человек. Впоследствии он, испытав смущение и, возможно, разочарование, должен был обнаружить, что его любовь – всего лишь обычная девушка. Целых восемь минут Чар, задрапированной белым крепом, пришлось стоять на сцене совершенно неподвижно, повернув к зрителям свой прекрасный холодный профиль. Все были в восторге от того, как у нее это получалось.
Душой обоих обществ был недавно приехавший в Мок-Хилл школьный учитель по имени Артур Комбер. В выпускном классе он преподавал Эт историю. Все говорили, что она получила высший балл, потому что учитель был влюблен в ее сестру, но Эт знала, что на самом деле причина была в ее усердии – так много она никогда не занималась. За всю свою жизнь она ничего не изучила так подробно, как историю Северной Америки. Миссурийский компромисс. Попытки Маккензи в 1793 году найти водный путь к Тихому океану. Она до сих пор все помнит.
Артуру Комберу было около тридцати: высокий лоб с залысинами, красное лицо, хотя он не пил (позже лицо побледнело); вел он себя неловко и экзальтированно. Вечно сбивал со стола чернильницу, и пол в кабинете истории в итоге покрылся чернильными пятнами. «Ай-ай-ай! Ай-ай-ай!» – приговаривал он, нагнувшись над расплывающейся кляксой и промакивая ее носовым платком. Эт передразнивала: «Ай-ай-ай! Что я наделал!» Копировала все его нервные восклицания и суматошные жесты. Но когда, прочтя ее эссе, он весь просиял и, не скупясь на восторги, расхвалил ее работу и ее саму, Эт пожалела о своих насмешках. Вероятно, именно поэтому она и начала усердно учиться. Чтобы загладить свою вину перед ним.
На уроки поверх костюма Артур Комбер надевал черную университетскую мантию. Но даже когда он ее не носил, Эт все равно казалось, что он в мантии. Когда учитель с неизменным энтузиазмом спешил по улице на одно из своих бесчисленных мероприятий, или размахивал руками перед певцами из «Оратории», или прыгал по сцене – от чего дрожал весь пол, – чтобы показать актерам, как надо играть, Эт представлялось, будто у него за спиной действительно хлопают смешные и длинные вороньи крылья. Он так отличался от прочих людей, был таким нелепым и в то же время необыкновенным, прямо как священник католической церкви! После свадьбы Чар заставила его отказаться от мантии. Она узнала, что он споткнулся, наступив на подол, когда бежал вверх по школьной лестнице, и растянулся во весь рост. Этого было достаточно. Чар ее разорвала.
– Я боялась, что рано или поздно ты разобьешься.
На что Артур сказал:
– Да ладно уж, ты просто думала, что я выгляжу по-дурацки.
Чар спорить не стала, хотя глядевшие на нее глаза Артура и его наивная улыбка так просили об этом. Ее рот непроизвольно искривился. Презрение. Ярость. Эт видела – они оба видели, – как Чар захлестнула мутная волна, прежде чем она смогла улыбнуться и сказать: «Не говори глупостей». Потом, все еще улыбаясь, она взглянула на него, пока бурлящая волна не нахлынула снова и не унесла ее невесть куда, она словно пыталась задержаться на его лице, зацепиться за то хорошее, что в нем было (Чар, как и все остальные, видела это хорошее, но оно, по мнению Эт, лишь выводило ее из себя, как и все в нем – и потный лоб, и резвый оптимизм).
В первый год брака у Чар случился выкидыш, и потом она долго болела. Больше беременностей не было. К тому времени Эт уже не жила в родительском доме; у нее было собственное жилье на площади, но она приходила к Чар раз в неделю в день стирки, чтобы помочь снимать с веревки постельное белье. Родители уже умерли – мать до свадьбы, а отец после, – но Эт всегда казалось, что Чар стирает белье с двух постелей.
– Так тебе приходится слишком много стирать.
– Что значит «так»?
– Когда без конца меняешь белье.
Эт часто бывала у них по вечерам. Она играла в карты с Артуром, а Чар в другой комнате в темноте перебирала клавиши пианино. Или они с Чар беседовали и читали библиотечные книги, а Артур проверял контрольные. Домой ее провожал Артур.
– Зачем тебе понадобилось съезжать и жить отдельно? – упрекал он ее. – Возвращайся и живи с нами.
– Третий лишний.
– Это же ненадолго. Скоро появится какой-нибудь молодой человек и по уши в тебя влюбится.
– Если он окажется настолько глуп, я никогда в него не влюблюсь, так что мы вернемся к тому, с чего начали.
– Посмотри на меня: я, как дурак, по уши влюбился в Чар, и в конце концов она за меня вышла.
По тому, как он произносил имя Чар, было ясно, что эта женщина выше любых рассуждений, за гранью всякой обыденности – чудо, тайна. Никто не смеет даже надеяться понять ее, и счастлив тот, кому позволено быть рядом. Эт чуть было не брякнула: «Однажды она выпила синьку из-за мужчины, которому оказалась не нужна», но подумала, какой с этого прок: Чар взойдет для него на новый пьедестал, вроде шекспировской героини. Артур чуть сжал талию Эт, словно желая подчеркнуть их общее товарищеское изумление, невольное преклонение перед ее сестрой. Потом она не раз вспоминала то ощущение, когда на кожу надавили бугорки его пальцев и как будто оставили вмятинки как раз над застежкой юбки. Словно кто-то рассеянно тронул клавиши пианино.
7
Игра основана на английском детском стишке «Моя любовь на „А“», в котором все характеристики персонажа начинаются с одной буквы.