Когда я предлагаю Гиви поиграть в салочки на балконе, он, худенький и слабосильный, чаще всего отнекивается.
— Лучше, Ли, я расскажу тебе одну историю… Очень интересную историю, — отвечает он, многозначительно поднимая тоненький палец.
Мне не терпится побегать, и я про себя злюсь на Гиви. Гиви, конечно, чувствует это, но делает вид, что не замечает. Он начинает свой рассказ не торопясь, тихим, гортанным голосом. Встревоженная внезапно наступившей тишиной, мама выглядывает на балкон — здесь ли мы, уж не сбежали ли во двор, к таящему угрозы ненавистному мусорному ящику?
Гиви начинает рассказывать, и каждый раз происходит чудо — досады моей как не бывало. Удивительно — как ему удается придумывать все это? В его сказках, как и во всех сказках на свете, действуют злые и добрые волшебники, храбрые герои и нежные принцессы, безжалостные колдуньи и горбатые карлы, но конец у сказок Гиви чаще всего печальный. Почему? Огорченная, я часто упрекаю его.
— Ну скажи, скажи, почему принцесса Фиалка разлюбила прекрасного Георгина? — допытываюсь я.
Кивнув на снующих над нами ласточек, Гиви лукаво усмехается:
— У них спроси, они мне так рассказали.
Послушать Гиви на третий этаж взбираются и Васька с Амалией.
Они усаживаются у качалки прямо на пол и застывают, обхватив руками ободранные, в цыпках и царапинах коленки, внимательно глядя на Гиви снизу вверх во все свои тигрино-кошачьи зеленые глаза.
Гиви всегда кончает свой рассказ на самом интересном и неожиданном месте.
— Нет, а что же случилось потом с дедушкой Датико и осликом? — пристает к нему Амалия, настырная и любопытная.
Гиви лишь пожимает худенькими плечами. Глаза его становятся прозрачными, взгляд отсутствующим, словно он смотрит сквозь нас, наблюдая что-то далекое, видимое ему одному…
Конечно, Гиви тогда не мог ответить на наши вопросы, — откуда было ему знать, что такое творческое воображение? Спустя много лет в библиотеках и в книжных магазинах мне попадутся сборники рассказов писателя Кахидзе. Перелистывая их, я вспоминаю: а ведь такую же историю мне рассказывал когда-то на балконе старого дома, раскачиваясь в качалке, худенький грустный мальчик в красных носках, друг моего детства Гиви…
Для Тифлиса это странно, но ребят в нашем дворе мало. Кроме Гиви и старших тигранят, на втором этаже дома живут братья Маконян — Самвел и Гурген, оба толстые, упитанные и страшные воображалы. Самвела дразнят в школе «Жиртрестом» — он весь багровеет и злится и лезет с кулаками на обидчиков. Еще недавно братцы вели себя скромно и тихо, но с тех пор как их отец открыл новый обувной магазин на проспекте Руставели, мальчишки стали на удивленье заносчивыми и дерзкими. А их мамаша теперь часто с томным видом восседает на балконе, похваляясь перед соседями своими нарядами. «Вот что значит из грязи в князи», — говорит про них бабушка Тата.
С нашего другого балкона, того, что выходит на улицу, я по утрам вижу, как к подъезду подкатывает сверкающий черным лаком фаэтон с большущими фонарями и вороной лошадью в упряжке — это отправляется в свой магазин сам Маконян; здесь и пройти-то два шага, но он обязательно ездит в фаэтоне и при этом курит сигару — «пускает дым в глаза», иронически замечает мама. А толстая Маконяниха приторно улыбается из окна и машет мужу рукой, похожей на сдобную белую булку.
В нашей семье Маконянов никто не любит и называют презрительно — «нэпмачи».
Мы с Гиви никогда не играем с братцами Маконян, а Васька, если бы Тигран не запрещал ему ссориться с детьми жильцов нашего дома, наверно, не раз проучил бы их по-своему.
…День рождения, завтра мой день рождения! Скорей бы уснуть, чтобы скорее проснуться!..
Утро. Апельсиновый солнечный свет сочится сквозь занавеску. Я открываю глаза и смотрю на бабушкину кровать — она пуста, а из столовой доносится веселый перезвон посуды и приглушенные голоса. Как же это я проснулась после всех, проспала?!
В ногах кровати вижу своего Мишку с черными блестящими бусинками глаз — он приветствует меня высоко вздернутой лохматой розовой лапой, — а рядом, чуть подальше, прислонившись к спинке кровати, кто там сидит с привязанной к руке коробкой конфет?
Новая кукла!
Ведь это ее я видела недавно в витрине магазина на проспекте Руставели.
Я не знала тогда стихов Омара Хайяма и Саади, не знала, что поэты окрестили бы ее златокудрой, с морской синевой сравнили бы голубизну ярких глаз, а круглые румяные щеки назвали бы спелыми персиками. И как же моему старому приятелю, розовому пушистому Мишке, не потесниться ради такой красавицы?