Сегодня тетя Эля расстроена и разгневана. Завхоз в ее детском доме, некий Баблоян, оказался вором, крал и продавал на сторону продукты и белье.
— Какой негодяй, а? — возмущается Эля. — Красть у сирот, у бездомных, у того, кого судьба и без того обидела! Я бы Баблояна этого собственными руками удушила!
— Ну и фантазерка ты, сестричка! — усмехается папа. Он вернулся одновременно с Элей и сейчас обедает вместе с ней. — Ты и букашку не смогла бы прихлопнуть такими-то ручками! А на Баблояна твоего найдут управу.
Эля удовлетворенно кивает.
И после обеда она продолжает говорить о своих делах и заботах. Я слушаю с замирающим сердцем — так бывает всегда, когда она рассказывает при мне про свой детский дом. Неужели, думаю я, где-то и в самом деле есть мальчики и девочки, у которых нет ни папы, ни мамы, ни бабушек, о ком совершенно некому позаботиться, некому накормить, которые бегают по улицам голодные и оборванные и спят где придется — в подвалах, в ящиках под вагонами поездов и в черных котлах, где варят асфальт? Тетя Эля как-то рассказывала мне об этом, — в котлах ночью тепло, они нагреваются за день и остывают не скоро, поэтому в них и можно спать в холодную ночь. Я с ужасом пытаюсь представить себе: вот у меня никого-никого на свете нет, и я, грязная, оборванная, залезаю ночью в такой котел, как в черную яму, и сплю там. И приходит милиционер, и хватает меня, и ведет с собой. Как-то я видела на улице — милиционер вел беспризорника, а тот вырывался и хотел бежать. Глупый, думала я, куда бежать, ведь в детском доме, где заведующая тетя Эля, тепло, и там тебя будут кормить…
Задумавшись, я перестаю слушать.
Неужели может быть так, что все мои вдруг умрут и я останусь совсем одна на земле? От этой мысли у меня все холодеет внутри, я зажмуриваюсь и трясу изо всех сил головой.
— Что с тобой, Ли? — Перепуганная мама трогает меня за плечо, и я прихожу в себя.
— Советская власть тратит огромные средства на борьбу с беспризорностью, — снова повышает голос тетя Эля, — а такие Баблояны набивают карманы и животы. Как я их ненавижу!..
Но вот возвращается Миранда. С хозяйственной сумкой и какими-то пакетами.
Миранда уже обжилась и привыкла к дому и стесняется только чужих.
Я вижу, как она замирает на пороге, и поражаюсь выражению растерянности и испуга, которое появляется на ее лице, когда она видит тетю Элю.
Она даже роняет на пол кулек, крупные красные яблоки с глухим стуком раскатываются по полу. Все оглядываются на нее, и мама, обеспокоенная, поднимается из-за стола.
— Что с тобой? На тебе лица нет!
Не спуская глаз, Миранда смотрит на тетю Элю, тоже поднявшуюся с кресла.
— Вот уж не думала, что встречу тебя здесь, — со скрытым, непонятным мне смыслом — не то с упреком, не то с угрозой — говорит тетя Эля, подходя к Миранде; та стоит неподвижно, насупившись, словно у нее нет сил двинуться с места.
— Так где же находится твой брат, Миранда? — спрашивает тетя Эля. — Ты, конечно, знаешь, что он убежал от нас? Ты же обещала, что подобное никогда больше не повторится. Было так? Или я ошибаюсь? Мы обули его и одели, а он, видимо, опять все спустил на базаре и щеголяет в рванье? Да? Я тебя спрашиваю, Миранда!
Я вижу, как краснеют обычно бледные щеки Миранды, но вот, оправившись от смущения, она усмехается своей странной усмешкой.
— Здравствуйте, калбатоно Элия! — кланяется она. — Вы говорите, Рафик пропал? Но я не знаю, где он… Богом клянусь, не знаю…
Долгим вопрошающим и требовательным взглядом тетя Эля смотрит на девушку.
— Весной просто беда с ребятами, — наконец с горечью говорит она, — чуть потеплеет, рвутся на волю. И кормим хорошо, и одеваем, и мастерские у нас, и школа… А как весна — не удержать! За две недели шесть человек сбежало…
Так для нас приоткрывается завеса над тайной Миранды. Если до этого и мама и бабушка, щадя девушку, не расспрашивали ее о прошлом, то в этот вечер, после ухода тети Эли, Миранда сама, чувствуя, что молчать дальше нельзя, рассказывает нам о себе. Отец ее погиб на гражданской войне, убили где-то под Дербентом, мать в двадцать первом году умерла от тифа. Так Миранда осталась одна с маленьким Рафиком — ему было всего три года. Она жила и кормила себя и брата случайной работой, но мальчик отбился от рук, связался с беспризорниками — их в те годы сотни бродили по базарам и толкучкам Тифлиса. Миранда не теряла надежды, что все еще наладится, найдется хорошее место, она будет зарабатывать и вернет мальчика к себе. Но…
Нет, далеко не все рассказывает в тот вечер Миранда, сидя потупившись на кухне. Есть что-то еще в ее жизни, какая-то большая и незажившая боль, о которой она не может или не хочет говорить.