Но вот — наконец-то! — бабушка направляется к раковине мыть руки, и я с ликующим воплем принимаюсь скакать по мастерской. Ура! Ура-а! Идем!
— А можно, я позову Гиви? — прошу я, с разбега останавливаясь перед бабушкой. — Он тоже хочет пойти!
— Конечно, — разрешает она. — Зови. Пусть познакомится с коллекцией дядюшки Котэ. Мальчик любит красивое… Должна тебе заметить, Ли, ничто так не облагораживает человека, как общение с произведениями подлинного искусства. Хотя, по правде говоря, красавчик Гиви и не нуждается в облагораживании, твой рыцарь — само врожденное благородство…
Дальше я не слушаю, бегу со всех ног.
Тети Верико в комнате нет, а «врожденное благородство» сидит в одиночестве у окна, перед ним, на широком подоконнике, разноцветными кучками лежат шелковые и бумажные лоскутки. Как и обычно, он мастерит цветы.
Я врываюсь без стука, без предупреждения, Гиви смущенно прикрывает газетой лоскутки и готовые цветы. Какой смешной, право! Всегда стесняется, когда я застаю его за работой, как будто есть что-то стыдное в том, что он помогает своей маме, — ведь это же просто хорошо, даже замечательно! Как не понимает? Однажды я рассказала об этом маме, и она заметила: «Наверно, стесняется: полагает, делать цветочки — все-таки не мужское, не джигитское, так сказать, дело».
Сейчас, чтобы не смущать Гиви еще больше, я делаю вид, что ничего не заметила.
— Мы идем к дядюшке Котэ! — кричу я. — И ты — с нами!
— Но я, Ли, равнодушен к сладостям… — говорит Гиви, едва оправившись от смущения.
— Зато красивое любишь! — перебиваю я, повторяя бабушкины слова. — А дядюшка Котэ, знаешь, собирает старинные серебряные кубки, рога, кинжалы! Он звал нас в гости! И потом, знаешь, общение об-ла-го-ра-жи-ва-ет… — Ну, и выговорила я словечко!
Гиви с изумлением смотрит на меня, почесывая ножницами кончик носа.
— Облагораживает?.. Кинжалы? Кубки? — задумчиво переспрашивает он. — Кинжалы — это здорово! А янычарские и турецкие ятаганы у него есть?
— Ну конечно же! — вдохновенно вру я. — Там все есть!
Но Гиви не может решиться, и я понимаю: боится огорчить тетю Верико. Она вернется, а сына нет дома, вместо того чтобы помогать ей, взял и сбежал неизвестно куда!
— А тете Верико напишем записку! — предлагаю я. — Она не рассердится. Ну, хочешь, попросим бабушку, она напишет?
— Твоя бабушка? (Я замечаю радостный огонек в ярко-серых глазах Гиви и понимаю: победа одержана.) Идем!
Полчаса спустя мы трое шествуем через Воронцовский мост. День разгулялся, солнце светит вовсю, небо безоблачно. Вода Куры уже не бурая, а темно-зеленая, лишь у самых берегов, отражая их, становится желтоватой и в ней зеркально блестят, переливаются коричневые и белые камушки.
На мосту полно народа: рядом базар, женщины спешат оттуда с сумками, полными снеди и зелени.
Мы приближаемся к лавочке дядюшки Котэ как раз в тот час, когда он обычно закрывает на обед свое «сладкое» заведение, чтобы немножко отдохнуть.
В кондитерской — толкотня и гвалт. Мальчишки и девчонки со всех сторон протягивают дядюшке Котэ монеты, а он, рассыпая шутки и прибаутки, оделяет сладостями маленьких лакомок.
Еще не входя, я слышу его веселые возгласы:
— Ореховой халвы, гэнацвале? Пожалуйста! Кушай на здоровье! А тэбе, Амиран, пирожное наполеон, да? Кушай, кушай, дарагой!
Завидев нас, дядюшка Котэ улыбается еще шире, еще приветственней, глаза-изюминки становятся совсем крошечными. Он выходит нам навстречу из-за прилавка, протягивая полные руки.
— О, калбатоно Олга! Калбатоно Олга! — выпевает он, почтительно и осторожно сжимая руку бабушки, — ее изящная рука совсем тонет в широких мягких ладонях. — Котэ ждал-ждал, когда же наконец вы посетите его владения! Даже обижаться нэмножко начал: ах, думаю, от души приглашал, от души, а прэзирают старого бэдного Котэ. Прэзирают! И даже милая дэвочка Лиана, которую я совсэм как дочку люблю, позабыла мэня. А каких марципанов напек дядюшка Котэ — вах-вах! Вон, смотри, какие, гэнацвале, смотри…
Обмахнув салфеткой круглый столик у окна, дядюшка Котэ почтительно усаживает нас, ласково цыкнув на маленьких расшумевшихся покупателей:
— Сэйчас, сэйчас, бичо![9] Разве не видишь, гости к дядюшке Котэ пожаловали!
Он ставит перед нами блюдечки с халвой и снимает с витрины двух самых красивых зайцев — мне и Гиви.
И когда бабушка раскрывает свой старомодный ридикюль, чтобы расплатиться, дядюшка Котэ в ужасе всплескивает руками — он возмущен, он обижен!
— Ни в коем случае, калбатоно Олга, ни за что! Нэ обижайте старого Котэ… Сегодня вы мои гости! Сэйчас я провожу этих маленьких обжор — и вэсь к вашим услугам! О, дядюшке Котэ есть что показать дарагим гостям!