— Я в курсе. Как тебя — в конусе.
— Правильно. Мне осталось всего две тысячи триста километров. Умру, но завтра буду у шаттла.
Возбуждённый, ложусь спать. С каждым днём быт всё больше и больше упрощается. Дичаем. Костёр разводим через день — готовим еду для Ветки и закладываем в термос. Спим под открытым небом. Ставить палатку — такая морока. Опять же, на это время надо. Сегодня я летел двадцать часов подряд. Устал как три тысячи чертей. Ветка пристраивается под крылом. В воздухе она научилась дремать, лёжа на моей спине. Львы спят двадцать часов в сутки. Этот рекорд она давно побила. Правда, здесь сутки длиннее. За дни путешествия Ветка загорела, возмужала, набралась смелости и внутреннего достоинства. Больше не напоминает запуганное бледное пещерное растение. Вот если бы ещё поменьше болтала… Наверно, я слишком многого хочу от жизни. Или старею. Мы разучились делать глупости, значит мы состарились. Не помню, кто. Но если он прав, то я — вечно молодой. Это надо обмозговать. Потом. Утром.
Где же все навигационные спутники? Какой дурак выбирал для них орбиты? Я не выбирал, я запускал, как получится. Некогда было. Теперь нужно знать место, а они все разлетелись. До шаттла не больше полусотни километров. Вопрос, в какую сторону.
Сажусь. То, что я принял в темноте за траву, оказалось вершинами папоротников. Складываю крылья, чтоб не порвать перепонки, и проваливаюсь ещё на десять метров. Вроде, зубы все уцелели, но нижняя челюсть ноет.
— Ква куии-и! — гневно восклицает Ветка. Это фраза из лексикона зубастого динозавра, с которым я дрался. Я повторил её как-то раз, когда наступил лапой в костёр. Ветка попросила перевести. Сказал, что это непереводимое идиоматическое выражение. Ругательство, допустимое в приличном обществе.
— Извини, малышка. Не ушиблась?
— Пустяки. Когда я скатилась с главной лестницы храма, было ещё хуже.
Это местный, не земной лес. Редкие стволы папоротников, густая листва где-то сверху, под ногами мягкий мох. Ложусь в него, вытягиваю усталые крылья.
— А ужинать?
— Извини, Ветка. Приготовь себе что-нибудь. Я очень устал.
— Я о тебе и говорю. Кожа да кости остались. Вчера голодным лёг, сегодня. И потом, ты не кушаешь, а мне голодно.
Накрываю голову крылом и делаю вид, что уснул. Ветка некоторое время ворчит, потом сворачивается калачиком у меня под боком. Прикрываю её крылом, и это последнее, что помню.
Сэконд. Сандра
Барсучонок быстрым движением достал ошейник из-за пазухи и защёлкнул на шее Воли. Минуту девушка молча двигала плечами, крутила головой, привыкая к новому ощущению холодного металла на коже, потом подняла глаза на юношу.
— У меня на две руки два пальца осталось. Всю жизнь будешь меня с ложечки кормить.
— Буду.
— У меня зубов нет. Будешь мне каши варить.
— Сварю. Кусаться зато не будешь.
Воля опять невесело рассмеялась. Хриплый, лающий смех становился всё громче. Барсучонок растерянно оглянулся.
— У неё истерика, — пояснил Скар.
Барсучонок потряс девушку за плечи, отвесил две пощёчины.
— Это месть… Наказание тебе… за лошака… за Свинтуса, — Воля мотала головой, выталкивая через смех слова. Постепенно она успокоилась.
— Подурачились, и хватит. Спасибо тебе за хорошую шутку. Снимай ошейник, пока я Слова не произнесла, — голос снова был спокойный и злой. Барсучонок взял в ладони её лицо и осторожно поцеловал в губы.
— Ты принимаешь мой ошейник?
— Ты будешь жалеть об этом.
Барсучонок опять поцеловал её.
— Ты принимаешь мой ошейник?
— Я, Воля, принимаю твой ошейник. — Девушка упала лицом ему на грудь. Скар со Следом переглянулись, улыбнулись и пошли запрягать лошаков. Сандра смотрела, широко раскрыв глаза, приоткрыв рот, сжав кулачки перед грудью.
День выдался тяжёлый и бесконечно долгий. Сандра хотела сесть на хромого лошака, но Скар посадил перед собой. Ехали шагом, иногда, на открытых местах, переходя на быструю рысь. Раза три или четыре Воля пересаживалась от Барсучонка к Следу, а Скар и Сандра садились на хромого лошака, чтобы дать отдохнуть усталым животным. Больше половины пути Сандра провела в полузабытье, положив голову на плечо Скара. В остальное время с интересом прислушивалась к разговорам мужчин. Те беседовали о женщинах, как всегда не обращая внимания на то, что предмет их разговора находится тут же.
— …не просто осмелели. Они уже в людей стреляют.
— Но сила-то у нас. У кого сила, у того и власть.
— А знаешь, что на эту тему Умник говорит?
— Нет.
— Нельзя так сильно раскачивать качели. Мы сейчас власть на себя оттянули. Рано или поздно природа отыграется.
— И что будет?
— Матриархат.
— Не ругайся. Что это такое?
— Это когда вся власть к бабам перейдёт. Что тебе матка скажет, то и будешь делать.
— Жуть. Неужто такое бывает?
— А ты подумай, их же втрое больше, чем нас. Умник говорит, что Хартахана — прототип. Ну, первый блин, значит. И всё, что она делает, это первый шаг к матриархату.
— Как это?
— Глупости! — возмутилась Сандра. — Я не первый блин, я посланец светлого будущего! Вот!
— Слышали? — спросил Скар. Все рассмеялись.
Сэконд. Дракон
Чудное утро. Лучи солнца пробиваются сквозь листву, лес светлый и прозрачный. Ветка уже проснулась и куда-то убежала. Достаю пеленгатор, определяю направление и дистанцию до её радиомаячка. Триста метров на запад. Там я вчера видел ручей или речку. Иду к воде. Лес кончается. Слышу голос Ветки. Раздвигаю кусты и выглядываю. Очень симпатичный песчаный пляжик. Уголёк сидит на хвосте и рассматривает Ветку. Нижняя челюсть у неё отвисла, и вообще, ни разу в жизни не видел такого изумлённого дракона. Ветка стоит перед ней на коленях, заламывая руки.
— Чёрная Птица, не забирай меня сейчас! Дай мне хоть три дня ещё. Я только жить начала. Потом что хочешь со мной делай, но только не сейчас! Я сама к тебе приду…
— Ветка, это же я!
— Я знаю, что нельзя просить, но хоть денёк ещё! — Ветка размазывает слёзы по мордашке.
— Ветка, это я, Уголёк! Ты не узнаёшь меня? Я вчера тебе про облака рассказывала.
Немая сцена. До чего они сейчас похожи. Этюд с них писать — «Изумление». Ветка, наконец, приходит в себя, бежит к Угольку. Та подхватывает её, прижимает к груди, баюкает, как маленького ребёнка. У меня от умиления слёзы наворачиваются. Вот если б кто меня так любил!
Даю им три минуты на изъявление чувств, потом выхожу из леса.
— Мастер!!! — Уголёк роняет Ветку, перепрыгивает через неё и бросается мне на шею.
— Подруги так не поступают! — бормочет обиженная Ветка, поднимаясь с песка и потирая ушибленный зад.
— …не в конусе, а через нуль-т. Сама знаю, что в конусе опасно. И совсем необязательно сразу ругаться. А очки я просто одеть не успела. Вот, примерь новые. Я тебе тоже привезла.
Снимаю защитные очки, одеваю те, которые привезла Уголёк. Ёлки-палки, это не просто очки! Зелёные цифры сверху — это часы. Этот индикатор — компас. А эта строка сверху — явно меню компьютерного терминала. Так, понятно. В очках — компьютер, коммуникатор, прибор ночного видения и много-много всякого. Слышал о таких человеческих, даже одевал когда-то. Но не понравились. Они были для невесомости, два кило весили. Через час шея уставала. Вызываю на дисплей карту. Впечатление, будто смотрю на мир через стекло, на котором нарисована карта. Движением глаза регулирую яркость и контрастность. Мир за стёклами очков тускнеет, зато карта наливается красками. Видны все детали. Мерцающая точка — это мы, слева шаттл, справа нуль-камера. Кружок на краю карты — тот самый посёлок. Гашу карту, возвращаю реальный мир.