Назавтра все было не так, как мечталось.
Ну, подъем под сигнал сиплого рожка, торопливое ополаскивание лица в тесной умывалке, построение и короткая молитва, чай с суховатой булкой, первый урок, на коем грузный и бородатый капитан первого ранга с неразборчивой фамилией говорил о славном прошлом корпуса и не менее славных правилах морской дисциплины – все это было ничуть не огорчительно и даже любопытно (хотя в горле все еще сидели колючие льдинки – остатки вчерашнего большого комка).
Затем, после удара корабельного колокола, наступила долгая перемена.
Все шумно выкатились в коридор и здесь, в бесконечно длинном пространстве новички смешались с более старшими кадетами. Коля не успел оглянуться, как его оттеснили к стене трое мальчиков лет тринадцати. Самый высокий, с зализанной на пробор белобрысой прической, проговорил с этакой гвардейской небрежностью:
– Тэк-с, молодой человек. Судя по всему, вы новичок?
– Да...
– Следует говорить: «Да, господин кадет второго класса». И почему вы не становитесь во фрунт, когда с вами говорит старший? Ну-с?
Коля на всякий случай стал прямо. И мигал.
– Извольте же отвечать! – тонко возвысил голос белобрысый.
– Что... отвечать?
– Следует говорить: «Что отвечать, господин кадет второго класса?».
Коля придавил в себе колючки самолюбия:
– Но я не знаю, о чем вы... господин кадет второго класса? – Может быть, здесь в самом деле так полагается?
– Я вот об этом! Почему у вас пуговицы разные? – Второклассник вытянул палец к Колиной груди. Тому бы сообразить: шуточка-то известная! Но он растерянно сказал «где» и нагнул голову. Твердые костяшки пальцев с ужаснейшей болью защемили его нос!
– Вот где! Ты гляди, гляди, гляди – позади и впереди!
– А-а-а! Пусти, дурак! – Получилось «дуг’ак».
– Кто «дуг’ак»? Я «дуг’ак»? Это немыслимое нарушение суб-бор-ди-нации! Рахтанов, сколько сверлилок положено за такое дело?
– Полагаю, полдюжины, – лениво отозвался чернявый кадет с длинным скучным лицом. – На первый раз...
– Согласен. Бодницкий, займитесь...
Нос отпустили. Но белобрысый и чернявый с ловкостью умелых людей прижали Колины локти к стене, а их приятель – невысокий, с круглой, коротко стриженной головой (видимо, Бодницкий) – вдруг ухватил Колю за локоны, потянул вниз и согнутым пальцем пребольно ковырнул макушку. И еще, еще!..
Коля взвизгнул, неумело лягнул Бодницкого, но тот спешно довел дело до конца. Белобрысый второклассник назидательно сказал:
– Вот так. А в дополнение к вышеозначенному сегодня в обед передадите на мой стол свои полкранца. Я – Нельский, меня все знают...
Капли катились по Колиным щекам. Он непонимающе махнул сырыми ресницами.
– Полкранца значит полбулки, сухопутная деточка, – снисходительно разъяснил чернявый Рахтанов.
Несмотря на слезы, Коля не утратил сил к негодованию:
– Да?! А может, целую?!
– Сразу видно, что новичок, – с удовольствием заметил «сверлильщик» Бодницкий. – Целую к обеду не дают. – После чего все трое разом оставили свою жертву и спешно пошли по коридору.
Коля задохнулся. От обиды, от прихлынувшей боли, от... непонимания! Да, это было хуже, чем боль!.. В прогимназии, где успел он закончить два класса, случалось всякое. Но чтобы с таким вот хладнокровием и презрением, как к букашке... На того, кто слабее... Втроем на одного!
– Нельский, постойте! – он торопливо догнал обидчиков. – Стойте же! Объясните... Да, объясните! Отчего вы так... ко мне... Я же не сделал вам ничего худого...
Нельский изобразил на лице ленивое изумление:
– А мы что худого сделали?
– Это же подло! Трое на одного! Так не дерутся... даже пьяные матросы!
Чернявый Рахтанов трубочкой вытянул губы:
– У-у... А разве была драка? Тебя учили... Раньше, когда здесь драли за дурное поведение, ты тоже закричал бы «трое на одного»? Там ведь как было! Двое держат, а командир роты помахивает: ж-жик, ж-жик... Не пробовал такого?
– Вы мерзкие негодяи, – выдохнул Коля, готовый к немедленной смертельной битве.
Но Нельский покривился и сказал с зевком:
– Пшел прочь...
А Бодницкий облизнулся и хихикнул:
– Да не забудь про полкранца.
И они, слегка вихляясь, опять двинулись по коридору. А Коля прижался лбом к стене и сдавленно зарыдал. От безысходности и одиночества. Потому что ведь всё это видели и слышали многие и не вступились. В том числе и те, кто был из его роты. Те, в ком надеялся он вскоре обрести добрых товарищей... Кто знает, может, и обрел бы со временем. Ведь кто-то уже стоял рядом и сочувственно трогал за плечо. Но... как многое зависит от случайностей. Послышались мерные шаги, и взрослый бесстрастный голос спросил:
– Что произошло?
Коля в ответ захлебнулся рыданием. Прочнее прижался к стене.
– Я повторяю вопрос: что произошло?
– Его обидели... – пискнул совсем младенческий голосок.
– Я спрашиваю не вас, а того, кто плачет. Повернитесь же!
Коле повернулся. И, вздрагивая, на миг поднял мокрое лицо. Он разглядел тощего офицера с эполетами капитан-лейтенанта, висячим носом и похожими на шерстяные шарики бакенбардами. Глаза офицера были бледные и нелюбопытные.
– Так что же? Вас обидели?
– Да... – всхлипом вырвалось у Коли.
– Каким образом? И кто?
Коля был не совсем уж домашнее дитя. Кое-что знал и понимал. Даже в прогимназии презирали ябед. А в корпусе их, по слухам, просто сживали со света.
– Но господин капитан-лейтенант... – рыдание опять сотрясло его. – Я же не могу... быть фискалом...
Похожая на скомканную бумажку улыбка мелькнула на длинном лице. И опять оно стало невозмутимым.
– Прежде всего станьте как подобает, когда говорите с офицером. Смотреть прямо, руки по швам!
Коля дернулся, уронил руки и опять вскинул голову.
– Вот так... Далее запомните. Следует говорить «ваше высокоблагородие», а не «господин капитан-лейтенант». Вы еще не гардемарин, чтобы так обращаться к штаб-офицеру.
– Простите... ваше высокоблагородие...
– Не простите, а «виноват»... Ваше нежелание выдавать товарищей достойно понимания, однако же в этом случае не следует лить слезы, как девица. Стыдно! Ступайте в умывалку и приведите себя в порядок... Вам понятно?